Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

Перехватив меч поудобнее, рыцарь с хэканьем обрушил тяжелую отточенную сталь на голову каменного воина, с ненавистью сверлящего врага медвежьими глазками из-под лохматых бровей. Хрясь!.. Но добрый клинок отскочил от упрямого язычника, лишь выбив сноп искр да украсившись солидной выщербиной. С рычанием Гуго занес меч снова, но фон Мюльхейм перехватил его руку:

— Только добрый клинок сломаешь! Похоже, что камень, из которого они сделаны, сродни точильному! Даже мое огниво не дает таких искр!

— Вот и пришлем кнехтов с кувалдами, чтобы превратили этот сброд в щебень! Только одного я оставлю себе — вот этого! — фон Гройбинден пнул сапогом упрямого веслава. — Если ты действительно выхлопочешь для меня у Ордена эту землицу — пусть стоит в пиршественной зале замка, наряженный в ливрею моих цветов! А? Хороша выдумка!

— Хороша, хороша… Поехали в деревню, Гуго. Скоро ночь, а мы еще не завершили дела…

Лагерь, разбитый на почтительном расстоянии от догоравших лачуг и обгоревших столбов со скрючившимися телами казненных, вопреки обыкновению, забылся крепким сном после «трудового» дня задолго до полуночи. Даже попойка по случаю завершения очередной кампании получилась какая-то куцая и невеселая — терпкий запах крови и «мясной» дымок, долетавший от тлевших костров, не будил обычного куража. Фон Мюльхейм спал в своем шатре в одиночестве, а Гуго затащил в свой двух местных женщин.

Но повеселиться ему, судя по всему, так и не удалось: не прошло и получаса, как один за другим раздались два диких крика и пьяный рык, требующий от караульных «забрать отсюда эту падаль», тут же сменившийся трубным храпом. Что ж: отец Хильдебрандт наутро отпустит ему и эти грехи. Убивай всех, а Господь сам отличит агнцев от козлищ…

Фон Мюльхейму показалось, что он только что смежил веки, а его уже поднял вопль часового:

— Вставайте! Они идут! К оружию!..

И оборвался на высокой ноте, словно кричавшему заткнули рот. Вильгельму, прошедшему огонь и воду, не нужно было объяснять, что это значит: как был в расстегнутой рубахе, он вскочил с походного тюфяка и одним взмахом меча вспорол парусину палатки с обратной входу стороны. Если его ждут, то ждут у входа — зачем же подыгрывать противнику. А если нет, то потом слуги заштопают — велика важность!

Темный лагерь был наполнен лязгом оружия, возней и утробными вскриками. Даже кострища на месте бывшей деревни язычников почти погасли и ничего не освещали своими красноватыми отблесками.

«Слава Богу, что я спал! — подумал фон Мюльхейм, наскоро совершая крестное знамение и перехватывая меч поудобнее. — Если бы я выскочил в темноту со свету, то еще долго был бы слеп, как филин днем!»

Обогнув шатер, рыцарь с трудом различил первого нападающего: коренастую литую фигуру с чем-то вроде короткой дубинки в руках. Враг стоял вполоборота и не мог видеть широкого замаха…

«Получи! — Призрачно сверкнувший в темноте клинок опустился на основание шеи. — С почином!»

Но поздравлял себя рыцарь рано: меч из доброй вестфальской стали, вместо того чтобы снести вражью голову с плеч, стеклянисто хрустнул, и половинка его с жалобным звоном унеслась куда-то в темноту, оставив хозяина лишь с коротким — дюймов пятнадцать длиной — обломком в руках.

Более того, сноп искр на мгновение осветил неуязвимого противника.

Показалось рыцарю, или он действительно рубил не живого человека, а одну из тех статуй, которые стояли плечом к плечу под дубом, он додумывал уже в лесу, несясь куда глаза глядят прочь от страшного видения и не обращая внимания на мокрые колючие ветки, больно хлещущие по лицу. Вильгельм не боялся никого на белом свете, но порождения ночи лежат уже за гранью таких понятий, как смелость и трусость…

Он пришел в себя лишь на вторые сутки, наткнувшись на одного из дружинников Гуго, хнычущего, как пятилетний мальчишка, под мокрым кустом боярышника и нянчащего перебитую руку, висящую плетью. Вид вчерашнего головореза, не боящегося ни черта, ни дьявола, но, как и он, спасовавшего перед атакой ночной нежити, превратил растерянного беглеца в обычного фон Мюльхейма.

Еще день ушел на то, чтобы собрать по лесам остатки отряда. Чтобы привести деморализованных вояк в чувство, пришлось повесить на осине одного, самого никудышного. Того самого, первого, способного вспомнить когда-нибудь, каким увидел своего повелителя. К тому же негоден он был никуда вдали от лекарей и сведущих в знахарстве монахов… Существовала опасность, что кнехты взбунтуются окончательно, но привычная экзекуция, как ни странно, вернула бойцам прежний настрой. Как ни крути, а отец-командир был рядом, суровый, но справедливый…

Вид разгромленного лагеря обрадовал Вильгельма.

Как бы то ни было, а сорвиголова Гуго уцелел! Вон он, в полном боевом облачении — даже меч в опущенной руке — сидит посреди рухнувших палаток над телами павших. Действительно, фон Гройбинден в огне не горит и в воде не тонет! Золото, а не боец!

— Дружище! — окликнул приятеля фон Мюльхейм, направляя к нему своего коня. — Как ты? Присматриваешь место для своего будущего замка?

Но рыцарь был непривычно тих и неподвижен…

И лишь когда с него сняли шлем, все увидели смертельно бледное, восковое лицо, хранящее печать умиротворения и покоя…

Сергей Алексеевич захлопнул папку и обвел молчащих слушателей взглядом.

— Это вы сами написали? — очнулась от гипноза Вера.

— Нет, — покачал головой Прохоров. — Эту рукопись я обнаружил в одной из архивных папок и перевел, как смог, с немецкого. Прошу прощения за корявость слога — я не писатель. По-моему, это что-то вроде неоконченного романа. Тут еще прилично, — рассказчик прошелестел листами, словно колодой карт. — Про то, как в отместку за друга фон Мюльхейм велел расколотить статуи и утопить их в озере, как выпросил-таки у гроссмейстера Ордена землю и отыскал где-то в Германии сына фон Гройбиндена…

— А ведь местный рыцарский замок и в самом деле принадлежал баронам фон Гройбинденам, — вставил слово Женя.

— И памятник фон Мюльхейму украшает одну из площадей, — в тон ему продолжил инженер. — Это не легенда, молодые люди.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнула журналистка. — Что все это случилось на самом деле?

— Я знал, что вы не поверите. Но я могу доказать.

— Каким образом?

— Сегодня в одиннадцать вечера я буду ждать вас на углу Краснофлотской и Чичерина. Не опаздывайте и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил. Лучше идите не по улице, а дворами.

Сергей Алексеевич встал и направился к двери.

— Но, может быть, вы хоть что-нибудь объясните?