Нил Гейман - М - значит магия

Он пошел вниз по склону холма, напрямик, одному ему известными дорожками в зарослях плюща вокруг семейного склепа Бартлби (изнутри доносилось ворчание - семейство Бартлби готовилось ко сну), вниз, вниз, через решетку, на неосвященный пустырь.

– Лиза! Лиза! - позвал он и огляделся.

– Доброго утра тебе, балда, - услышал он.

Увидеть Лизу Ник не мог, но тень под боярышником была гуще обычного, и когда он подошел поближе, он увидел что-то жемчужно-прозрачное в лучах рассвета. Что-то, похожее на девушку, сероглазое.

– Мне бы спать уже, как всем приличным людям, - сказала она. - Что это ты принес такое?

– Я насчет надгробия, - объяснил он. - Что ты хочешь, чтоб на нем было написано?

– Как меня звали, - ответила она. - Там должно быть мое имя, с заглавного Э, потому что Элизабет, как та королева, которая умерла, когда я родилась, и с заглавного Х, потому что Хемпсток. А больше и не знаю, я читать почти и не умела.

– А даты? - спросил Ник.

– Уильям Завиватель, тыща шестьсят шесть, - нараспев произнесла она, и ее слова едва не заглушил шелест ветра в ветвях боярышника.

– Большое Э, пожалуйста. И большое Х.

– А ты где-то работала? - спросил Ник. - Ну, то есть, когда не была ведьмой?

– Белье стирала, - ответила мертвая девушка, и рассвет залил пустырь, посреди которого одиноко стоял Ник.

Было девять утра, и все спали. Ник решил, что не будет ложиться. У него ведь была цель. Ему было восемь лет, и ничто за оградой кладбища не могло его испугать.

Ему нужна одежда. То, что он всегда носил - бесформенное серое покрывало - явно не годилось. То есть для кладбища, среди серых камней и теней, в самый раз. Но если он собрался выйти за ограду, в большой мир, ему придется переодеться, чтобы не выделяться.

В склепе позади развалин церкви была кое-какая одежда, но Ник не хотел туда заходить, даже днем. Он был готов оправдываться перед мистером и мистрис Оуэнс, но не собирался объясняться с Сайласом. Ему становилось стыдно, стоило только представить себе, как в его глазах загорится гнев или, хуже того, разочарование.

На другом конце кладбища был сарайчик садовника, зеленое строение, провонявшее машинным маслом: там хранилась старая ржавая газонокосилка и всякий древний садовый инвентарь. Когда уволился последний садовник, еще до рождения Ника, про сарай забыли, и за кладбищем теперь следили по очереди добровольцы из числа местных жителей или работники муниципалитета (появлявшиеся раз в месяц с апреля по сентябрь).

Содержимое сарая защищал от воров огромный замок на двери, но Ник уже давно обнаружил, что в задней стене одна доска расшаталась. Иногда, когда ему хотелось побыть одному и спокойно подумать, он забирался в сарай.

И когда бы он сюда не залезал, внутри, прямо на двери, висела коричневая рабочая куртка, забытая или брошенная много лет назад, а под ней - испачканные чем-то зеленом старые джинсы. Они были ему слишком велики, но он подвернул штанины, пока из-под них не появились пальцы ног, и подвязал джинсы на поясе бечевкой, чтобы не спадали. В углу стояли сапоги, и он попробовал в них влезть, но они были такие большие и покрытые таким толстым слоем грязи и цемента, что он едва мог стронуться с места. Он протолкнул куртку в дырку под отошедшей доской, протиснулся наружу сам, и надел куртку. Если закатать рукава, решил он, очень даже ничего. В куртке были большие карманы, и когда он засунул туда руки, он ощутил себя едва ли не щеголем.

Ник подошел к воротам кладбища и посмотрел наружу сквозь прутья ограды. По улице проехал автобус, потом еще несколько машин. Там был шум. Там были магазины. А позади него была прохладная зеленая тень под деревьями и зарослями плюща: родной дом.

Сердце Ника часто забилось, и он шагнул навстречу миру.

На своем веку Эбенезер Болджер встречал немало странных типов; если бы у вас был такой же магазинчик, как у него, вы бы тоже их встречали. В заведение Эбенезера Болджера, затерянное в муравейнике Старого Города - отчасти антикварный магазин, отчасти лавка старьевщика, отчасти ростовщическая контора (и не только сам Эбенезер с трудом отделял одно от другого) - приходили разные странные люди, желающие что-либо купить или что-либо продать. Стоя за прилавком, Эбенезер Болджер торговал в полном соответствии с законом, но самые прибыльные сделки совершались в задней комнате, где он приобретал предметы, полученные не самым честным путем, и сбывал их потихоньку в надежные руки. Предприятие его было айсбергом - на поверхности виднелась только пыльный магазинчик, а все остальное было скрыто от глаз, и именно этого Эбенезер и добивался.

Эбенезер Болджер носил толстые очки и на лице его всегда было выражение некоторого неодобрения, словно он поздно понял, что ему подали чай со скисшим молоком, и он никак не может избавиться от противного вкуса во рту. Он прекрасно пользовался этим выражениям, торгуясь при покупке товара.

– Если честно, - начинал он с кислым выражением лица, - то, что вы предлагаете, вообще ничего не стоит. Дам, сколько смогу, раз уж вы говорите, что эта вещь вам так дорога.

Когда вам удавалось получить с Эбенезера Болджера сумму, хотя бы приближающуюся к той, которая предполагалась сначала, вы могли считать, что вам очень повезло.

В делах, подобных тем, которыми занимался Эбенезер Болджер, неизбежно появление самых странных людей, но мальчик, который открыл дверь в его заведение в то утро, был одним из самых странных - а ведь Эбенезер обманом облегчал карманы очень странных людей всю свою жизнь. На вид ему было лет семь от роду, а одет он был в старую коричневую куртку, не иначе как с плеча его дедушки. Он пах, как старый сарай. Он был бос. Он был длинноволос и грязен, но при этом неимоверно серьезен лицом. Руки он засунул глубоко в карманы куртки, но даже не видя их, Эбенезер понял, что в правой руке он что-то держит - очень крепко, чтобы не потерять.

– Прошу прощения, - сказал мальчик.

– И тебе привет, сынок, - настороженно ответил Эбенезер. Ох уж эти дети, подумал он. Стянут что-нибудь и бегут продавать, а то пытаются продать свои игрушки. И в том, и в другом случае он обычно отказывал им. Купишь у малыша ворованное, и обернуться не успеешь, как разъяренный родитель обвинит тебя в том, что ты, дескать, дал десятку малютке Джонни или Матильде за обручальное кольцо. Не стоят они хлопот, эти детки.

– Мне кое-что нужно для одного моего друга, - продолжал мальчик. - И я подумал, может, вы кое-что у меня купите.

– Я ничего не покупаю у детей, - решительно заявил Эбенезер Болджер.

Ник вытащил руку из кармана и положил брошь на грязный прилавок. Болджер взглянул на нее, потом он посмотрел на нее внимательно. Он снял очки. Он взял с прилавка ювелирный монокль и вставил его в глазницу. Он включил лампочку над прилавком и осмотрел камень через монокль.