Константин Мартынов - Брызги зла

Кожу защипало, и я машинально притронулся к лицу кончиками пальцев. Даже на ощупь можно было понять, что ожоги исчезают, а сквозь молодую, тонкую и нежную еще шкурку, немилосердно щекоча, пробиваются ростки спаленных бровей, ресниц и шевелюры.

Думаю, Эвелина сможет подыскать соответствующее местечко для небольшого отдыха. — рассудительно добавил Гордон.

А я совсем забыл о нашей милой распорядительнице и даже растерялся, когда она возникла поблизости.

— Ах, господа! Это было поразительно! — Эвелина взяла меня под руку. — Я много ждала от мистера Гордона, но вы, Дима! Вы… Незабываемо! Громовержец!

Откуда столько экзальтации? Ну спалили плюющуюся жабу, невелико достижение! Как ребенок, право! И выгладит не старше двадцати… Сколько же ей на самом деле?

— Не надо гадать, Дима! — Она смешно наморщила носик. — Даме столько лет, на сколько она выглядит.

По-моему, она имела в виду буквальный смысл выражения. Я зачем-то принялся превращать изодранный комбинезон в выходной костюм. Удалось не слишком. Эвелина рассмеялась и перенесла нас в садовую беседку, увитую плющом и диким виноградом. Солнце вновь вернулось в зенит, стало быть, обедать будем вовремя. Благодаря недолгой медитации нашей хозяйки возник накрытый стол, и я подумал, что слуги, кишащие во дворце, лишь необходимый антураж. То, что называется «Noblesse oblige». За столом она по-прежнему была необычайно оживлена и даже рассказала анекдотец, вызвав улыбку Гордона и мой ошарашенный взгляд.

После обеда мы перенеслись в библиотеку, где мрачность обсуждаемых тем вернула ей прежние двадцать пять. Тут уж не до веселья, когда речь зашла о методах защиты от симпатической магии, как то вбитые в твой след гвозди из гроба, или изгнание безумных астральных сущностей, квинтэссенция бессмысленного разрушения. А похищение тел и захват душ в астрале — как раз то, во что я чуть не влип в тренировочном зале — и прочая столь же приятная гадость? К концу дня моя бедная голова распухла и забастовала.

Заметив это, мистер Гордон вдруг вспомнил о неких неотложных делах и предложил расстаться, пообещав напоследок всемерную поддержку на конгрессе. Я же решил проводить Эвелину, и прощались мы в полутемном коридоре. Повинуясь неясному импульсу, я обнял ее за талию. Она приподнялась на цыпочки и, обвив руками шею, коснулась губами щеки. Я прищурился: ей вновь было не больше двадцати. Эвелина осторожно высвободилась из моих объятий и отступила назад. В полутьме коридора ее глаза загадочно мерцали. Она молчала, а я с характерной для подобных мне недотеп растерянностью откланялся и отправился восвояси.

На камине, видимая из любой точки комнаты, стояла фотография. Четырехлетний ребенок на материнских руках. Несбывшееся счастье. Четырнадцать лет разлуки, и что потом? Скорее всего ничего. Что может быть горше утраченной любви?..

Что-то я размяк! Пришлось одернуть самого себя — не пора ли вспомнить о причине моего сюда возвращения? О дамах мы с Андреем как-то и не разговаривали. Все больше о Черном и методах борьбы с оным. Алтарь в моем мире разбит, но кто-то уже готовит его здесь. И неизвестно, чье тело станет Вратами. Можно считать, что мне повезло: есть шанс предотвратить захват. Это важней любой привязанности. И все же сердце саднило…

Утро последнего мирного дня. Гробить его на занятия магией не хотелось абсолютно, и для поправки расстроенной нервной системы я отправился медитировать в собственную комнату. Покидать физическую оболочку с каждым разом становилось все легче, и через пару минут мой дух выпорхнул в окно, дабы прогуляться по городу, познакомиться с которым во плоти постоянно не хватало времени.

Крепость, некогда принадлежавшая предкам Эвелины, господствовала над местностью, расположившись на приречных холмах. Сам город лежал ниже. Узкие извилистые улочки исторического центра напоминали о его многовековом прошлом. Настоящий туристический заповедник. К старому городу примыкал деловой центр, а дальше тянулись спальные районы. Все как у нас.

В астральной плоскости город выглядел не менее оживленным: мелькали радужные вспышки рождений, превращаясь в роддомах в настоящий фейерверк, около многоэтажек неприкаянно болтались духи недавно умерших, не успевших последовать Зову, тени колдунов целеустремленно неслись по своим колдовским делам.

Я спустился пониже.

— Постойте, молодой человек! — тут же послышалось от крыльца небольшого частного домика, притулившегося на окраине.

Я тормознул и приблизился. На крыльце сидел дедок в пестрой деревенской рубашке, валенках и заплатанных на коленах штанах. Умилительное зрелище.

— Будь здрав, гостюшка, — дедок привстал и сдернул с лысины картуз, — уважил старика, не погнушался! А я, вот, вижу — кто-то новый летит, дай, думаю, спрошу, что в мире новенького…

Душа была до того приземленной, что даже обрела некую материальность.

— Сложно вам ответить, я и сам здесь недавно.

— А по какой надобности, ежели не секрет? — напирал эфирный дедок.

— Да ты не из русских ли будешь, хозяин? — спросил я в свою очередь, уходя от ответа.

— Неужто земляк? — восхитился дед. — То-то гляжу, говор знакомый! Вологодский я, сынок, вологодский! Сын у меня непутевый — зря я его ведовству-то учил! — нашел себе невесту, оболтус, леший знает где, да и уехал сюда, к ней. А я, вот, помер да и думаю: надо бы посмотреть, как младшой живет — при жизни-то не сподобился! Посмотрел, а тут все чисто не ладно! Нет настоящего хозяина в доме — молодые все в делах, внуки без присмотра растут. Негоже так! Вот и прижился. Что мне эти высшие сферы? Хлопотно больно. Не по мне…

— Значит, в домовые пошел? — весело поинтересовался я. — Поесть-то хоть дают?

— А зачем мне еда-то, неживому, — усмехнулся дед в ответ. — Суеверия все это! Лишь бы лад в семье был, о том стараюсь — чтоб у хозяйки ничего не пригорало слежу, меньшому сны толковые по ночам подсовываю… еще чего по мелочи… хватает дел-то… а и заболтал я, наверное, тебя, небось, спешишь куда?

И таким домашним показался мне этот дед, что выложил я ему все как на блюдечке. Никого к себе не подпускал, от Андрея отпинывался, а тут как прорвало.

— Тяжко тебе… — сочувственно покивал головой дед, дождавшись окончания рассказа. — Тока не всегда, сынок, впереди войска-то сильнейшие идут… Бывает, что и те, кто в строй первым встал. Другое помнить надо: не сам за себя — люди за тобой. Не осрамись, сынок! Землю нашу не осрами!

Черт бы побрал этого деда с его великоросскими принципами — до печенок пробрал и слезу вышиб!

— На Руси сейчас другие порядки — правозащитники все больше о приоритете личности перед обществом кричат, — зло заметил я и, видя его непонимание, пояснил: — «Своя рубашка к телу ближе», если попросту.