Лайан Герн - Трава – его изголовье

Е-Ан цокнул языком, словно лошади или быку. Он обладал терпением человека, привыкшего иметь дело с животными, хотя кожевник сталкивается с ними перед самой их смертью и снимает с них шкуру. Когда я пришел в себя, то сказал, что пора продолжать путь.

– Куда вы направляетесь? – спросил он.

– В Тераяму. Я там перезимую.

– Что ж, – произнес он и, как обычно, замолчал. Е-Ан молился, прислушивался к внутренним голосам, о чем-то раздумывал. – Хорошо, – наконец сказал он. – Мы пойдем через горы. Если идти по дороге, вас остановят на границе, к тому же этот путь займет много времени, до Ямагаты не добраться до снегов.

– Через горы?

Я посмотрел на остроконечные вершины, простиравшиеся на северо-востоке. Дорога из Цувано в Ямагату проходила у подножия гор, а Тераяма лежала прямо за ними. Над горной цепью висели низкие серые облака с тусклым влажным сиянием, которое предвещает снега.

– Впереди крутой подъем, – сказал Е-Ан. – Надо немного отдохнуть и набраться сил, чтобы совершить восхождение.

– У меня нет времени, я должен попасть в храм до снегов.

Я попробовал подняться на ноги.

Е-Ан посмотрел на небо и втянул воздух.

– Сегодня слишком холодно для снега, но метель может начаться завтра. Мы попросим Тайного Бога задержать снегопад.

Он встал и помог мне подняться.

– Идти можете? Отсюда недалеко до моего дома. Отдохнете у меня, а затем я отведу вас к человеку, который покажет путь через горы.

Я еле стоял, казалось, мое тело потеряло вес, будто я раздвоился и очутился в двойнике. Я был благодарен Племени: они научили меня находить те запасы сил, о которых большинство людей не подозревает. Постепенно я восстановил дыхание, и ко мне вернулось немного энергии и стойкости. Е-Ан, конечно же, решил, что подействовали молитвы. Он внимательно посмотрел на меня глубоко запавшими глазами, слегка улыбнулся и зашагал по дороге.

Я на секунду задумался, мне так не хотелось возвращаться назад, удлиняя себе путь, который дался с таким трудом, да еще в компании с кожевником. Одно дело разговаривать с ним ночью, наедине, совсем другое – идти рядом, показываться в его обществе. Я напомнил себе, что я пока не господин Отори и уже не член Племени, что Е-Ан предложил мне помощь и укрытие, и все равно по коже шли мурашки оттого, что я следую за неприкасаемым.

После часа пути мы свернули с дороги на тропу, которая проходила вдоль берега узкой реки через убогие деревушки. Дети подбегали клянчить съестное, но, завидев неприкасаемого, спешили обратно.

Во второй деревне ребятам постарше хватило наглости даже бросаться камнями. Мне едва не попали в спину, но я услышал приближение камня и вовремя увернулся. Я собирался проучить сорванцов, однако Е-Ан остановил меня.

Еще издали я почувствовал резкий запах дубленой кожи. Река расширилась и впала в основное русло. У слияния стояли деревянные каркасы, на которых растягивали шкуры. Влага защищала от мороза, но когда он усилится, шкуры уберут на хранение до весны. Мужчины уже работали, все они – неприкасаемые, конечно же, все полуголые, несмотря на холод, и худые, как скелеты, с покорным взглядом забитой собаки. Над рекой висел туман, смешавшийся с дымом костров. Через реку перекинулся подвесной мост из камыша и бамбука, переплетенного веревками. Я вспомнил, как Е-Ан просил меня приходить к мосту неприкасаемых, если понадобится помощь. Теперь меня привела сюда судьба, а он, естественно, решил, что это Тайный Бог.

Там, где заканчивались каркасы, расположились деревянные лачуги. Домишки выглядели такими непрочными, что, казалось, их могло сдуть одним порывом ветра. Я следовал за Е-Аном в ближайшую хижину, люди не отрывались от работы, но я ощущал на себе внимательные взгляды. Каждый смотрел на меня с напряженной мольбой, словно я что-то для них значил, словно я мог им как-то помочь.

Преодолевая брезгливость, я ступил внутрь. К счастью, снимать обувь не пришлось, пол был земляной. В очаге горел тусклый огонь. В воздухе повисло столько дыма, что у меня защипало глаза. В углу кто-то лежал, свернувшись калачиком под кипой шкур.

Я подумал, что это жена Е-Ана, но там оказался мужчина, тот самый, что перевозил меня через реку. Он подполз на коленях и поклонился, упав головой в грязь у моих ног.

– Он шел почти всю ночь, чтобы сообщить мне, что видел вас, – извиняясь, объяснил Е-Ан. – Ему надо отдохнуть перед возвращением.

Я понимал, какая это жертва: не просто одинокая прогулка в кромешной тьме, но и опасность попасться грабителям или патрулю, к тому же, потеря выручки за день.

– Почему он решился на такие трудности?

Лодочник поднялся, искоса посмотрел на меня.

Он ничего не ответил, но во взоре промелькнуло то же самое выражение, что у кожевников – отрешенность и голод. Много месяцев назад я уже видел такой взгляд на лицах встречных, когда мы возвращались из Тераямы в Ямагату. Тогда народ смотрел так на Шигеру. Они ждали некого обещания – справедливости, сострадания, – а теперь эти люди просили того же от меня. Какие бы небылицы Е-Ан ни сочинял обо мне, легенды порождали надежду.

Трудно было не откликнуться. Я вспомнил селян, земледельцев, спрятанные от хозяев поля. С ними обращались как с собаками, били и морили голодом, а я видел в них людей с разумом и сердцем не хуже, чем у любого воина или торговца. Я вырос среди таких людей, меня учили, что для Тайного Бога все равны. Неважно, кем я стал, неважно, какие знания получил от Отори и Племени, я не мог забыть о вере, хотя искренне желал этого.

– Теперь это ваш человек, – сказал Е-Ан. – Как и я, как все мы. Только попросите, и мы сделаем все.

Он улыбнулся, в тусклом свете сверкнули обломки выбитых зубов. Кожевник заварил чай и протянул мне деревянную чашечку. Поднимавшийся пар окутал мое лицо. Чай был заварен из веток, какие мы использовали в Мино.

– Что с вас спросишь? Мне сейчас нужна армия!

Я отпил чая и почувствовал, как по телу распространяется тепло.

– Да, армия, – согласился Е-Ан. – Вам предстоит много сражаться. Так гласит пророчество.

– Чем же вы мне поможете? Вам же запрещено убивать.

– Пусть убивают воины, – ответил Е-Ан. – Существует много не менее важных занятий, недоступных воину. Он сочтет ниже своего достоинства строить, резать скот, хоронить. Вы поймете это, когда мы вам понадобимся.

Чай успокоил измученный желудок. Е-Ан достал два шарика проса, но у меня Fie было аппетита, и я решил отдать свою долю лодочнику. Е-Ан возражать не стал, он просто убрал порцию подальше. Я заметил, как лодочник проследил глазами за шариком, и дал ему несколько монет. Он не хотел брать, но я силой вложил деньги в руку.

Е-Ан пробормотал благословение на дорогу и отодвинул шкуры, чтобы я мог занять место лодочника. Чай согревал тело. Шкуры отвратительно пахли, зато спасали от холода и приглушали звуки. Я подумал, что любой умирающий от голода кожевник выдаст меня за тарелку супа, но выбора не было, оставалось только довериться Е-Ану. Я уступил темноте и погрузился в сон.