Александр Щеголев - Доктор Джонс против Третьего рейха

Раздался хруст шейных позвонков, мускульное напряжение пропало, а на щеку брызнуло что-то теплое и соленое. Хрустящие шейные позвонки все-таки оказались не его, чужими.

Полковник обернулся — рядом валялась туша дьяка, у которой была откушена самая важная деталь. Тогда Питхор Иосепт глянул в другую сторону. Крокодил, хрупнув жреческой головой, как орехом, намеревался продлить удовольствие второй порцией мозгов. Неизвестно, чем бы закончилось состязание в скорости, если бы Керано не воткнул кормило в глотку разожравшейся твари.

— Спасибо. Не крокодилу, а тебе, дружище Керано. Хотя и ему тоже, — полковник искренне благодарил.

К этому времени бой уже затухал: на корме осталось лишь трое боеспособных жрецов, вернее, двое. Третий был щуплым начальником, который доставал своим подчиненным едва ли до подбородка. Полковник подхватил еще один клинок и, раскачивая лодку, ринулся к неприятелям. Они встретили его двойным выпадом, и оба колющих удара были парированы. Питхор Иосепт оказался между двух дьяков, так что и колоть им было не с руки, а чтобы нанести рубящие удары, надо было отвести клинки… и открыться. Тут они оба и получили, один локтем в кадык, другой — гардой в челюсть. Два человека выпали за борт, так сказать, ушли со сцены, и ими тут же занялась благодарная публика с большими зубами.

Вся водная поверхность вокруг барки стала тяжелой и медленной из-за крови, клочков ткани, щепок и пузырей.

— Теперь твоя очередь, ревностный служака Амона, — обратился Питхор Иосепт к мелкому человеку. — Прыгнешь сам за борт или тебе помочь?

Однако начальничек деловито залопотал.

— Господа крокодилы уже сыты и довольны. А если у вас нелады с Амоном, то давайте не будем меня называть его служакой, служителем, слугой и так далее. Договорились?

— По-моему, твоими устами сейчас говорит отнюдь не Ка, подвластная великому Амону, — заметил Питхор Иосепт. Жрец пока не вызывал никакого доверия и явно годился крокодилам на десерт.

— Мое имя Аменемхет. Аменемхет и говорит сейчас. Вам зачем-то понадобился трофейный Ковчег, я угадал? Ну, так смело берите его. Вы наверняка захотите его спрятать или переправить куда-нибудь. Вот тут я незаменим. Своему начальству я доложу, что Ковчег по велению Семи Хатхор и по воле великого Амона утоп вместе с баркой и с этими божьими рабами, которым и так уже ничего не поможет. Да, им крупно не повезло по части священных останков.

— И ты не боишься, мелкий, что Амон тебя покарает?

— А ты?

— Не слишком-то это вежливо — отвечать вопросом на вопрос, бритая башка. Но впрочем, я эту стрелу ловлю. Я считаю, что в мире действуют другие законы другого Бога.

— А я считаю, что в мире, по крайней мере в этом, не действуют никакие законы.

Глазки жреца перестали метаться, лобик разгладился: видимо, Аменемхет осознал, что не пойдет на ужин любимым животным Собека.

— Ты опасный парень. Так где же мы спрячем Ковчег?

— Я покажу тебе подходящее место сегодня ночью, о удачливый грабитель. Мне, кстати, знакомы способы приваживания змей, и это должно показаться тебе интересным. Сейчас я переберусь на твою ладью вместе с Ковчегом бога пустынь, и мы поскорее распрощаемся с гостеприимными обитателями этого омута.

Питхор Иосепт заметил изворотливость Аменемхета, но посчитал, что тот может пригодиться, если останется на коротком поводке. Понятно же, что Большой Дом не сочтет его свидетельства более убедительными, чем показания заслуженного военачальника. Управление Истины добивается правдивости уст приложением огня к пяткам, и вряд ли ушлый жрец понадеется на помощь благого Амона.

Двенадцать жрецов отправилось в омут вместе с баркой, у которой крепыш Керано пробил дно. Единственной потерей в команде Питхора Иосепта был Лукос. Как уверял его приятель Мариней, именно так мечтал оставить сей мир бывший морской разбойник. «Жизнь мигом вышла через его ноздри, даже зависть проникла в мое сердце при виде столь славной и легкой кончины».

…Той же ночью Ковчег был спущен в шахту Обители Умерших Душ на окраине Пер-Рамзеса, на расстоянии двух полетов стрелы от воздвигаемого храма дневного Ра-Хорахти. Утром отряд строителей был пригнан Распорядителем Земляных Работ, чтобы дальше копать храм в честь ночной жизни великого Ра-Озириса, но люди были ошарашены неисчислимым количеством змей, сползшихся в Обитель, наверное, со всей округи.

— Значит, Великий Ра не хочет, чтобы это место было потревожено, — совместно решили Распорядитель и будущий настоятель храма. И шахту замуровали.

Аменемхет побоялся донести до ушей Храмового Совета правду и исправно рассказывал, что громадный крокодил, посланный Амоном, утянул на дно барку вместе с Ковчегом. А самого начальника дьяков вышвырнул на берег для доклада вышестоящим. Вышестоящие жрецы, важно кивая, соглашались: отчего же Сокровенному не поразить гневом чужого демона.

Камера Карты, обычная для храмовых комплексов, была уже устроена к тому времени — как и принято, между храмами Ра-Хорахти-Дневного и Ра-Озириса-Ночного. А в головной убор Ра-Дневного, в солнечный диск, спустя год была внесена тайнопись и вставлен кристалл, дающий луч-указатель. Насечку на ободке диска сделали и кристалл обточили работники из мастерской Луксорского храма в Фивах, которой заведовал Аменемхет.

А спустя четыреста лет страна Кеме была покорена персами, которые мало что тронули, лишь повысили налоги. А спустя шестьсот лет — греко-македонцами, которые были заносчивыми, наглыми, задиристыми и много сделали для уничтожения старого порядка. А спустя девятьсот лет римляне превратили Египет в зерновой придаток империи. А спустя тысячу лет соединилось несоединимое, религия Пта-Творца Имен и умирающего-воскресающего Озириса скрестилась с иудейской верой. Начало мемфисского трактата («И возникло Слово на сердце и языке Пта») сделалось первым абзацем одного из евангелий — «В начале было Слово, и Слово было у Бога». Умирающий и воскресающий бог искупил грехи людей. А египетский крест-анк превратился в символ новой религии.

Сама же новая религия была одинаково враждебна к обоим своим родителям. Она господствовала в гнездовьях древних цивилизаций, Египте и Палестине, пятьсот лет, пока не была изгнана своим побочным отпрыском, приобретшим заряд огромной мощности в Аравийских пустынях. А спустя еще тысячу четыреста лет…

— Эй, доктор Джонс, открывай глаза, — раздался сочный голос Салеха. — Я же вижу, что ты жив.

— А вот я еще не вижу.

Индиана оторвал голову от пыльной кучи книг. Муть постепенно стекала к краям глаз. Вначале археолог различил врача — носатую личность в белом с желтыми пятнами халате. Затем свою ладонь, которая сжимала разогревшийся сверх всякой меры камень Шанкары. А нос различил не украшающий комнату рвотный запашок.