Александр Щеголев - Доктор Джонс против Третьего рейха

— По Ковчегу было достигнуто соглашение о разделе, так сказать, продукции, — ответил Чак Питерс, позевывая. — Нам принадлежит ровно половина того, что будет найдено внутри. Иначе говоря, одна из двух скрижалей Завета.

— Бездари. Ничего вами «внутри» не будет найдено, — сказал Джонс, прежде чем его швырнули в скрученном виде на холодный каменный пол. — Вот идиоты, двоечники… — он засмеялся.

Впрочем, никто его уже не слушал. Развлечение закончилось.

…Рядом была теплая, хотя и связанная Лилиан. Опять бывшим влюблённым представилась возможность (может быть, последняя) объясниться в своих чувствах.

— Ты действительно обезьяна, Инди. Ухитрился потопить эту дерьмовую лодку, и не заметил, как превратил Урбаха в натурального психа. С гранатой в кармане.

— Давай о чем-нибудь другом, Лили… Я все-таки рад, что мы с тобой еще раз встретились.

— Чудак ты, доктор Джонс. Да нас же кокнут вместе. Одной пулей.

— Когда я приставил «фольмер» к спине Мюллера, было двадцать минут двенадцатого, значит, не все потеряно. Лишь бы они не медлили со вскрытием Ковчега.

— Чудак в квадрате. Отключись ты от этого сокровища, доигрался уже.

— Я не могу отключиться, потому что именно сейчас, когда мне вынесли смертный приговор, все утряслось в голове и прояснилось… Извини меня, крошка.

— Сам ты «крошка». Горбушка. Он еще имеет наглость извиняться.

— Помнишь, я тебе рассказывал и показывал апокриф? На данный момент почти каждая буква в нем обрела смысл. Мой отец давным-давно все понял. За исключением одного слова, которое он не учел из-за двух лакун в тексте, ну и своей гордыни. Эта лакуна соседствовала с именем Х. Иоанос и с упоминанием женщины-птицы. Так вот, выпало из документа слово «fili», то есть, сын. Выходит, сынок вышеупомянутых персонажей — и есть главный герой. Мой папаша Генри Джонс согласно лингвистике — не кто иной, как Х. Иоанос. А женщина-птица из стеклянной страны — это моя мать, ведь ее девичья фамилия Орлофф. «Орел» означает на русском языке всем известное пернатое. Да и стеклянная страна — это северо-восточная Россия, край льда, который кажется южанам похожим на стекло. Именно там, в казачьем поселении Походск, и родилась мама. Улавливаешь мысль?

— Надо понимать, главный герой — ты, Инди. Герой, на попе с дырой… Еще скажи, что являешься на самом деле не парнем из Иллинойса, а древним греком… Вообще-то с твоей трепотней легче помирать, поэтому говори, я тебя не ограничиваю.

— Я не древний грек, а тот самый воин-монах из апокрифа. В полном соответствии с пророчеством проживаю, то есть имею квартиру, в стране у пяти великих озер.

— Это кто монах? Ну, ты себе льстишь!

— Десять лет тому назад ты отбила у меня охоту к законному браку. В итоге ни с одной дамой я больше одного раза в одной кровати не лежал. А вот мой отец был официально женат, чему я свидетель и одновременно вещественное доказательство.

— Очень интересно, монах и прелюбодей одновременно… Да не прижимайся ко мне так, не щекочи своей дурацкой бескозыркой… От папаши ты во всем ума-разума набрался, кроме одного — не научил он тебя детишек делать.

— Папаша только подготавливал поиски, и, можно сказать, руководил процессом. Но отмечу без ложной скромности: кто, как не я, пер на рожон, когда надо было что-нибудь отнять у немцев — Камень, Чашу или Ковчег?

— А пока ты пер — с упорством, достойным лучшего применения, — то окончательно сбрендил, Инди. Почему глупость заразна? Вначале твой одаренный папаша и Урбах, потом ты…

К лежащим подошел личный археолог фюрера, уже облаченный в одеяние иудейского священника.

— О чем вы столь увлеченно шушукаетесь?

— О своем, личном, мы же собираемся пожениться, — отозвался Индиана. — А костюм вам, как ни странно, по фигуре.

— Спасибо за комплимент, доктор Джонс. Пожалуй, ваша кончина меня растрогает. Вы изрядно потерзали мои нервы, но в конце концов все, что вы натворили, пошло нам на пользу. Вот почему я сохранил вам жизнь на ближайшие двадцать минут, и вы сможете поприсутствовать при том, что называется историческим событием.

— Спасибо за отсрочку, Райнгольд. Тем более, у вас в СС не любят тянуть время.

Урбах благодушно поморщился. К этому моменту он полностью обрел экспортный цивилизованный вид.

— Я не эсэсовец, хотя член партии. Если честно, мне не слишком по душе то, что втолковывается рядовым партийцам, простым эсэсовцам, да и массам. Мы, ядро партии, вовсе не считаем, что своя порция величия причитается любому толстяку, который имеет немецкую фамилию, пьет пиво и жрет сосиски с капустой. Мы жаждем поворота к чистым истокам нашей расы, мы возвращаем эру богов и героев.

— Ага, возжаждали после того, как прочитали папин апокриф, — подколол Индиана.

— Куда раньше, доктор Джонс. С начала этого века германский дух стал ощущать приближающийся излом времени, — немецкий археолог явно вошел в роль Вершителя, голос его был величав. — Апокриф обрисовал лишь конкретику. Излом уже начался, недаром наши заклятые враги делают все необходимое для нашей победы. Мы напортачили лишь в том, что слишком много времени потратили на старого Джонса. Ведь его отпрыск носит то же имя, однако отличается куда большей пронырливостью и везением. А теперь, с вашего позволения, я приступлю.

И под сводами древнегреческой пещеры из уст нациста зазвучала иудейская молитва. Древние слова, объемно отразившись от каменных сводов, поступали в уши эсэсовцев.

— Шма Исроэйл, Адэйной Элэйхэйну, Адэйной Эход. Борух Шейм Квэйд Малхусэй Лээйлом Воэд…

Никто из немцев, кроме личного археолога фюрера, не понимал сказанного, да и сам он не вникал сейчас в смысл молитвы, хотя означали гулкие звуки следующее: «Слушай, Израиль, Господь Бог Наш, Господь Един. Благословенно Имя Твое, Владыка Вселенной…»

Двое кряжистых эсэсовцев, играя желваками на волевых физиономиях, сняли крышку Ковчега.

— Давайте, герр Петерс, — распорядился Урбах.

«А он не утратил осторожности, — подумал Джонс. — Вот для какого сомнительного дела им понадобился начинающий бизнесмен Питерс».

Чак заглянул внутрь, затем запустил туда руку, пошарил. На лице его отразилось тягостное недоумение, а небольшой лоб как будто съежился из-за поднятых бровей. Обернувшись к нацистам, он отрицательно покачал головой. Те восприняли его мимику, как свидетельство безопасности.

Урбах тоже запустил руку в Ковчег. Мгновение спустя его ладонь поднялась, однако в ней не оказалось ничего, кроме горстки песка.

— А где скрижали? — глупо спросил он.

— И все? — Хорхер хихикнул, тоже ухватил песок в горсть и сыпанул им. — Столько усилий потрачено на эту пыль. Мне теперь даже совестно расстреливать герра Джонса и фройляйн Лилиан.