Дмитрий Володихин - Полдень сегодняшней ночи

– Очень внимательно.

– Дай еще чаю, глотка у меня рашпилем работать нанялась…

Чаю похлебал, передохнул, ободрился.

– Так. Ну вот и я радуюсь, девка с тобой отмокать начала. В смысле, отогреваться. Я просто, чтобы ты знал: у нее все тонко, попусту не балуй.

– Я и не балую… – спокойно ответил. Лишних слов не любил Павел. Петушиться на пустом месте тоже не любил.

– Это хорошо. Я, признаться, так и не думал. Просто на всякий случай. Чтобы понятно было, какие тут дела, видишь.

– Понятно.

– А вот теперь с Петровичем. Он ее не разлюбит никогда.

К такому повороту Мечников не был готов. В первую голову подумал, как ему поступать, но в извилинах пошарив, ничего подходящего не отыскал. Слишком разные вещи: большое дружинное их дело и маленькое, но важное дело с Машкой на двоих. И никак одно с другим не монтировалось и не соединялось, раз приключилась такая околесица…

Воевода наблюдал за ним, хотел, видно, услышать что-нибудь умное или просто услышать хоть что-нибудь. Однако, не дождался.

– Послушай, Павел. Он вашим с Машкой… м-м-м…

– Понятно-понятно.

– Да. Так вот, не будет он помехой. Он порадуется, что у Машеньки все человеческое принялось оживать. Понимаешь ты, он ревновать не умеет, и лезть в чужие дела, наподобие меня, тоже не умеет. Он только радоваться станет. И все.

– Он что же, ангел, а не мужчина?

– Ну да. Именно, что ангел.

– Аа?

– В дружинах у нас не только люди. Разные существа ходят в витязях и дружинниках. Все, кто способен уверовать, креститься и принять символ веры, все они теоретически могут служить вместе с нами.

– И нынешние дружинники?

– Огнеметчик.

– Кто?

– Эти существа вымерли четыре тысячелетия назад. Там, в инстанциях Творца и в Воздушном королевстве, восемь из них еще обладают телами. Остальные – только душами. Ну и наш. Очень длинное название у их племени, я его, скорее всего, произнесу неверно. Да и ни к чему оно тебе. Ну а Петрович – ангельского чина. Горбик у него за спиной – крылья, или, вернее, то, что называют крыльями. Изначально он не имел пола. В Срединном мире Андрей его получил, мужской, как ты понимаешь. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

– Физиология такая?

– Божья воля. Вернуть себе бесполое обличие он сможет, только уйдя со службы. Так. Минуту говорю о ерунде. Это не важно. Так. Важно другое. Вот что: ангелы любят только один раз, и освободиться от любви могут только по воле Творца или в день Страшного суда. Вообще, случай редкий. С Андреем такого не случилось две тысячи лет назад, тысячу лет назад, пятьсот лет назад… А с Машкой вот взяло и случилось. И теперь, что бы с ней не стряслось, он не разлюбит ее. Хоть она к черту в лапы по собственной воле, хоть с тобой… закрутит, хоть тела лишится на веки вечные. С ним уже ничего не сделаешь. Но и вести он себя при этом будет по-ангельски, а не по-мужски. Такая у него, видишь ли, физиология души.

Бойков закашлялся. Просипел:

– Так выпьем за это еще чайку.

И выпил.

– Ты, конечно, для дела человек полезный. Очень даже полезный. И терять тебя мне не хочется. Но сам посуди: если у вас с ней выйдет какое-нибудь прискорбие, служить у нас тебе будет очень неудобно. Поедешь тогда к соседям, подальше. Так что постарайся, парень, чтоб у вас все было красиво…

– И что ж мне теперь делать? Дело ясное, что дело темное…

– Не знаю я. С самого начала предупредил, что не знаю. Сам думай. Если уж у вас с Машкой сладится, давай с ней как-нибудь… раздумчиво. И с Андреем по душам поговори. Только вот не пойму, о чем… В общем, извини. Я твой командир, а чего от тебя хочу, не понимаю. Хочу, чтоб в дружине было мирно. Ну и еще, чтоб Андрею…

В этом месте воевода окончательно запутался и только махнул рукой:

– Ладно, ступай. Карту вон ту поближе придвинь, и ступай.

Вышел Мечников, и мысли его разбрелись самым беспорядочным образом, подобно тараканам на запущенной кухне, когда хозяйка, проснувшись в ночную пору и за каким-то, невесть каким, делом забредет туда, по дурости включит свет, да как глянет… И все-таки, что за нелепая притча – любить раздумчиво! Не легче ли на ушах сплясать?

Впрочем, недолго новобранец загонял разбредшееся стадо мыслей по стойлам. Побеседовать в Петровичем по душам, пожалуй, стоило. Правда, не совсем понятно, с чего начинать, как говорить и даже, по большому счету, что именно говорить… Начало выходило точь-в-точь, как у воеводы. Умело и даже, положа руку на сердце, филигранно сумел он обучить младшего витязя нехитрому упражнению делай-как-я… Эти упрямцы отважно исповедовали специальную стратегию для сражений в тумане или какой-нибудь иной невидимости: ввязаться в драку, а потом обстановка вынуждена будет проясниться.

…Собственно, Мечников далеко не сразу понял, что такое Петрович в их дружинной иерархии. Поначалу он полагал: начальник штаба при командире-Бойкове. Потом подобрался к истине поближе – очень усталая душа. При такой степени усталости никто не может быть безжалостным настолько, насколько это необходимо для воеводы. Притом, только очень мудрое и очень опытное существо сумело бы вырастить-выпестовать себе на смену ученика, посадить его на собственную шею и полностью покориться его воле… В конце концов, Павел добрался до сути. В старшем витязе было более всего того духа, которым держалась дружина. Если Бойков – пламя, то Петрович – хворост, на котором оно пылает…

Минул час. Третья смена вернулась из церкви, а с ними и старший витязь.

Вот Павел зашел к Симонову и раскрыл рот, ожидая, как придет к нему тот самый невнятный зачин, без которого не обходится добрая половина мужских разговоров по душам. Бог весть, какой нонсенс пришел бы Мечникову в голову, однако говорить ему не пришлось.

– Вот я и говорю, милостивый государь: совершенно не нужно быть телепатом. Да-с. У вас, я полагаю, произошел некий разговор с многоуважаемым господином Бойковым, и тот не преминул деликатнейше сунуть нос в чужие дела.

– Н-да. Мы поговорили… – с острожной неопределенностью прокомментировал Мечников.

– Любезнейший воевода, когда у него отказывают руки и ноги, не оставляет попыток принести службе пользу всеми прочими органами… м-м-м… Язык, как вы, несомненно, поняли, имеется в виду.

– Понял.

– Так вот, я уже имел честь сообщить, что нет необходимости читать чужие мысли, когда желаешь узнать… м-м-м… какова квинтэссенция высказываний… м-м-м… столь умного человека о твоих интимнейших проблемах. Держу пари, Кирилл сказал нечто вроде: «Я ищу только мира в дружине…» Не желаете ли подтвердить, милостивый государь?

– Э-э-э… Мгм.

– Я так и думал. Что мне остается? Я знаю это назойливо приглядывающее за ближними своими существо на протяжении четырехсот лет… Пожалуй, оно… в смысле, он… начало бы так: «Я хотел сказать тебе… не совсем понимаю как… И не совсем понимаю, что именно…» – со своими характерными многозначительными и псевдоробкими паузами! И, пожалуй, оно, это существо, где-нибудь в середине обязательно бы вставил: «Я не специалист в амурных делах…» – нет, он сказал просто «в таких делах», и м-м-м… «У меня самого все это получается как-то незамысловато и само собой…» Это он-то «не специалист»! Пронырливый ловелас!