Дмитрий Володихин - Полдень сегодняшней ночи

Мортян было задумался, как тут быть. Проход к своим охранялся, лезть в пекло – резону нет. Владыка, да гноится имя твое, вразуми, как выбраться отсель? Голова, кстати, просто раскалывается. Либо где-нибудь поблизости праведник живет, либо вредный для чистой силы предмет, крест чудотворный, или, скажем икона, чума их забери… а может быть церковь… Проклятая церковь, проклятая голова!

Вдруг все эти руины, да еще порядочный кусок шоссейной насыпи, шагов на сто по обе стороны, превратились в морскую волну… Вода, пена, столбы, каменья, мусор всяческий, машины и тела обрушились с изрядной высоты. Дружинники отпрянули, разбежались.

Полковник, херувимово отродье, силу свою показал. Вот оно что. Понятно так вышло: мол, не преграда мне эта ваша Кольцевая автодорога, не рубеж и не стена. Пройду, мол, как через водичку.

По ночной поре дружинников отозвали. Как тут охранять дефилею, когда спасателей-милиции набрело с полк? Мортян понимал вражьего воеводу: напрасно здесь стоять ни к чему. Поискать надо бы другую позицию. К полночи ближе бес вылез из кустов на улицу, убил пожилого мужика своей комплекции и оделся в человечье. А потом ящерицей проскользнул в толпе на ту сторону…

В шатре у Зеленого Колокольчика беседа вышла не такая уж и угрозная. Начальство, конечно, сообщило, что в автобусе выбито семеро бесей. И еще два – с Мортяном. И еще пять «ударников». И химера. А потом послало Мортяна в нокдаун. Хорош, полковник, умеет… Но за подраненную девку дал сержанту еще один шанс. На завтрашний день.

– Что, ваше мракобесие, – спросил начальство Мортян, – дерьмовый мы инструмент? Расходуемся быстро, а толку нет?

И ведь не от злобности нрава сказал, а начальство жалеючи: все нет ему удачи и нет. А ведь знал железное правило – начальство не жалеть никогда, чего б не случилось. Оно-то тебя не пожалеет. И когда сказал, то смекнул моментом, какая в простых словах вышла язвенность…

– Заткнись, сержант. Заткнись, а то крест заставлю кушать. Старинная казнь, со времен Юлиана Отступника не применялась, но очень хорошая. В твоем прокисшем брюхе каждая щепочка будет не хуже горячего уголька… Заткнись и не раскрывай рта, пока я не велю, а то, клянусь своею силой, так и сделаю. Какой вы инструмент? Да никакой. Вши, плесень, упыри беззубые… Два цифровых демона вместо всех вас вместе взятых были бы более ценным инструментом… инструментом… – поперхнулось начальство, задумалось о чем-то своем, тайном и смертельно опасном. Если уж у этакого свирепца вся его смазливая рожа волнами от растерянности пошла и даже серебряные бубенчики со страху звякать перестали, то, ясное дело, всплыло нечто смертельно опасное…

– Бесе, милостивый! Кого я выпустил! Это же резец… Настоящий живой резец… Резец без хозяина… – Зеленый Колокольчик пораженно выкликал фразы, утратив интерес к сержанту.

Мортян отошел подальше и сунул в пасть курево. Какой там такой резец, ведьма Петровна его знает. А что полкан столичный об экзекуции над ним, простым бесом, уже и думать забыл, – это настоящее и большое солдатское счастье…

16 июня, вечер после трудов праведных

…Но у самой двери остановился и браться за ручку не стал.

Из-за двери:

– О-о!

– Что – больно? Больно тебе? Прости, я не хотел…

– Не прерывайся.

– Тебе же больно!

– Не прерывайся, дубина… Н-да. Да-да-да-да-да. Ха-ха-ха. Да. Да!

– Так? Так? Тебе не больно?

– Не-ет… Мне хорошо-о…

Довольное урчание. Или что-то вроде того, милое, утробное, с легоньким постаныванием.

– Руку, руку не убира-ай… оттуда-а-а… О! Умелец мой… Тяжесть перемести вниз. Не так.

– Как?

– Вот та-ак. Да-да-да-да-да. Ну-ну-ну-ну. М-м-м-м.

Ее визави вскрикнул, потеряв контроль над собой. Ответом крику был долгий протяжный вздох.

– Да-а-а-а-а-а…

«Уж так у них раздумчиво вышло, у мерзавцев! – за дверью стоя, размышлял воевода. – Пороть. Пороть, пороть и пороть». Потом он было вознамерился вежливо поскрестить. Именно вежливо, а не командно-адинистративно. Понимаем. Однако посовестился. Пусть отдохнут минуточку. Надо же и этим молодым мерзавцам полетать над грешною землею… Немножечко. Минуты две. Не больше. Нашли время затеять!

– Что это ты делаешь, Машенька?

– Я? Собственно, ничего.

«Слава тебе, Господи. Одевается наша дева Орлеанская. Уже, поди, портки натянула…» – и Бойков по новой примерился к дверной ручке. Не тут-то было.

– …А вот и неправда. Со мной определенно кто-то что-то делает. И очень сноровисто.

«На новую пошли. Форсаж, конечно, Машка включает. Тоже, Марья-искусница, коляска самобеглая!»

– Не знаю, не знаю. Кто бы это мог быть?

– А-ах! Ты-ы…

– Ну уж нет. Я такой ерундой не занимаюсь. Разве что, мои пальцы…

«Отрубить бы тебе все двадцать!»

– А теперь – кто? Ктоу-у?

– Не знау-у… Разве что, мои пальцы на ноге…

«Еще рога бы тебе. И рогами умудрялась бы…»

– О! Какие милые пальчики на ноге. Рад, что ты нас познакомила…

Бойков не уходил только по одной причине. Надеялся, что сейчас мерзавцы все-таки окончат свои игры, что это у них уже стадия успокоительного ласкания. А потом – все. Замрет лихо. У Машки закрытый перелом, порвана мышца, да и гипса на плече – не один килограмм. Вряд ли у нее хватит сил на второй… цикл.

– А так? Так нравится тебе?

– Да-а… Откуда ты такая взялась, Марья-искусница…

Воевода вздрогнул.

– Из Тридевятого царства. Я лягу на бок, а ты целуй мне шею сзади… Нет, так мне и вправду больно… А так я не дотянусь до тебя ступней… Да, так!

«Что у них за поза такая? – оторопел Бойков, – Вот что означает словосочетание "наукоемкие технологии"… да-с».

– И-и… погладь мне пожалуйста…

Длинный сладостный вздох. Нега.

«Видно, не будет лиху угомона. Женщины! Правильно их в алтарь не пускают…»

…Целая симфония разнообразных звуков и умолчаний. Или, вернее, увертюра. Прелюдия. Неудержимо переходящая в аллегро. Авангард, так сказать, сменяется кордебалетом. В смысле, кордебаталией. Иными словами, самым что ни на есть пеклом.

И воевода плюнул на искания молодых. Решил без них проводить штабное совещание. Потому что хоть бы и оторвал он цвет северной московской дружины от… дружеских рукопожатий, да все равно б эти руки… крюки… искали бы нелегальные пути к воссоединению под столом с картой. А эти так называемые мозги пребывали бы в афродических эмпиреях вместо изучения боевой обстановки. Так что Господь с ними.

Бойков плюнул и ушел к Петровичу.

– О-м-м-м-м-м-м-м-м… – нагнало его двухголосие. Ни один, ни другая не стали воспроизводить эту коротенькую мантрочку в здравом уме и твердой памяти. Но любовная напасть творит с людьми еще и не такие резвости.