Дмитрий Володихин - Дети Барса

Аннитум фыркнула. Негромко. Недостаточно громко для новой стычки с матерью. Певунья:

— Я поняла вас, госпожа…

И Лусипа вновь запела. Шаг, встав на колени, держал перед ней таблицу с текстом. Это был древний гимн о великом герое Нинурте, прозванном «сын ветра». Однажды в земле суммэрк умножились чудовища. Многоголовые львы, огнедышащие драконы, демоны в обличье овец с зубастыми пастями наводнили открытую землю и подходили к стенам городов. Никто не смел выйти против них. Все боялись злобного демона, старшего среди прочих врагов рода человеческого, могучего и доселе непобедимого. Люди суммэрк понесли столь ужасные потери от него, что имя демона сделалось запретным. Произносить его — преступна Владыки страны собрались в священном городе Ниппуре и призвали храбрецов очистить землю от чудовищ, «…чтобы мэ суммэрк были неуничтожимы, чтобы предначертания всех земель соблюдались». Откликнулся один Нинурта. Ему даровали талисман — золотую таблицу со словами власти для старого и славного Лагаша, города, чья тень простерлась над всем краем Восхода. Нинурта вышел за городскую стену и бился без устала Поразив чудовищ по всей земле суммэрк, от края до края, герой пришел к городу Лагаш и лег спать в селении Гирсу. Среди ночи на него напал старший демон. Нинурта поразил и его, но демон опалил героя «живым пламенем» и расплавил таблицу власти над Лагашем. Тогда Нинурта пошел к доброму городу Эреду, столице земли суммэрк, и призвал богов. Боги признали его заслуги. Они даровали ему лучшую награду — бессмертие…

О, Нинурта! Ты — прочная крепость суммэрк!

За свое геройство ты к богам причислен!

Владыка истинных решений, сын ветра!

Льняную одежду носящий,

Для определения судьбы и власти назначенный!..

Певунья самозабвенно играла голосом. Царица Лиллу закрыла глаза. У Апасуда две сверкающие ниточки слез перечеркнули щеки. Даже Аннитум, казалось, отдала себя во власть смуглой женщины. Первосвященник и эбих сидели с бесстрастными лицами; Бал-Гаммаст видел, как внимательно вслушиваются они в слова гимна.

Серебряные пластинки мелодично потенькивали у певуньи на груди.

Молодой царь пребывал в растерянности. Пение и впрямь неземное. Так ли поют во Дворце у самого Бога или лучше? И разве лучшее возможно? Да. Все это так. Но одно ужасно обидно: чего ради певунья так упорно именует Ниппур и Лагаш городами земли суммэрк? Только недавно отец показал, чьи это города. Половины солнечного круга с тех пор не прошло. И «старший демон» эбих Асаг побил как-то у Лагаша бродячую шайку разбойных суммэрк. Так какой радости для она тут… выводит!

Лусипа завершила гимн, и Апасуд сейчас же воскликнул:

— Необыкновенное искусство! Достойное чести и поклонения. Моя плоть наполнена радостью, моя душа испытывает восторг!

— Ты превзошла мои ожидания, дитя тонкости… — вторила ему царица.

Бал-Гаммаст оглянулся направо… оглянулся налево… Уггал Карн молчит, и первосвященник тоже — как язык проглотил. Тогда он сам подал голос:

— Хорошо, конечно, поешь. Только Лагаш и Ниппур — наши!

Аннитум несмело заулыбалась: — Я вот тоже… как-то… начала сомневаться.

— Мой брат! Не стоит понимать все так прямо! — Апасуд умиленно пояснил. — Ведь это поэзия.

— Поэзия, да. Я понял. Поэзия — это хорошо, а города — наши.

— Н-не стоит, Балле. Такая красота! Признай же.

— Точно. Красота. А города все равно — наши. Левой щекой, левым ухом, левым виском Бал-Гаммаст почувствовал, как сдерживается мать.

— Ты совсем как ребенок. Балле, брат. Неужто не понял ты, какое сокровище даровал нам сегодня Творец?

Бал-Гаммаст почувствовал раздражение. «Неужто ты сам, балда, не понимаешь, что сокровище — сокровищем, а города важнее. А? Не понимаешь? Почему, онагр упрямый? А? Только бы не сорваться! Нет. Не нужно; Это будет совсем не вовремя». И он не стал отвечать.

Зато ответила сама певунья. Растянув серебряные губы в почтительной улыбке, она заговорила по алларуадски безо всякого акцента, настолько чисто, насколько бывает лишена ила и грязи колодезная вода:

— Гимн о Нинурте-герое древнее кудурру, стоящих на коренных землях Царства. В нем рассказывается об очень далеких временах. Никто не может быть уверен в правдивости сведений о той поре и тех людях. Народ суммэрк помнит одно, народ алларуадцев — другое. Кто посмеет быть судьей? Впрочем, если отец мой государь пожелает, я готова покориться и признать его правоту. Аннитум:

— Пожелай-ка, Балле!

Бал-Гаммаст твердо знал: последуй он совету сестры, и царица сейчас же заговорит о рассудительности певуньи, о ее искусстве, об учтивой манере… Та, что во дворце, умеет держать баланс между тяжущимися людьми, хотя бы и тяжба шла о мелочи, Чужой спор она всегда обратит себе на пользу. Не грех поучиться у матушки.

И он промолчал.

— Я рад был бы услышать еще что-нибудь… если наша гостья не утомилась, — обратился к певунье Сан Лагэн.

Та поклонилась первосвященнику. Шепнула несколько слов Шагу…

— Если ваше терпение не иссякло, я буду петь поэму о царе Гурсар-Эанатуме, начертанную неведомо кем от его имени три раза по тридцать шесть солнечных кругов назад.

Аннитум отдала команду:

— Пой!

И Шаг поднес к лицу смуглой женщины первую табличку:

Я, Гурсар-Эанатум, царь Эреду, доброго города,

Слово мое загон строит и скот окружает!

Слово мое кучи зерна насыпает!

Слово мое масло взбивает!

Я первый канал прорыл,

Я первый колодец вырыл,

пресная вода из-под стопы моей забила!

Я съел восемь растений знания и землю познал!

Я съел восемь птиц знания и небо познал!

Я съел восемь рыб знания и воду познал!

Я дом себе построил,

Тень его выше города,

Рогатый бык — его кровля,

Львиный рык — его ворота,

Пасть леопарда — его засов,

Стены его — из серебра и лазурита,

пол его устлан сердоликом!

Я создал из льна одеяние черное и облекся в него!

Я обруч создал из золота и надел его на голову!

Я своему слуге Ууту-Хегану дом построил,

Тень его выше Змеиного Болота!

Я даровал слуге моему верному пестрое одеяние!

Бал-Гаммаст изумленно забормотал: — Ууту-Хеган Пастырь — слуга?.. Шаг быстро поменял табличку.

В ту пору, когда Думузи еще пастухом овечьим не был,

Люди стенали в холоде и голоде,

Земля была как вода, и вода смешалась с землею!

Я жалостью исполнился к людям,

Жалость грудь мою стиснула,

Жалостью наполнился рот мой.

Я тихим голосом воззвал к богу нашему и нунгалю:

«О, нунгаль, чье дыхание создало землю!

О, нунгаль, чей детородный член встал,

Подобно быку с поднятыми рогами перед схваткой,

Оросил семенем землю!

О, нунгаль, отделивший свет от мрака!