Дарелл Швайцер - Маска чародея

Мне все же удалось вырваться, я сел, отплевываясь и тяжело дыша. Она снова окунула мою голову в воду, потом позволила глотнуть воздуха и принялась натирать мне волосы песком, затем макнула меня еще раз, чтобы смыть его.

Наконец, отпустив меня, она вздохнула и сказала:

— Так гораздо лучше. — Она показала на плоский камень. — А теперь сядь-ка вон там, обсохни.

Я подчинился и растянулся на камне. Солнце еще грело довольно сильно — было не жарко, но и не холодно. Неку тем временем села с другой стороны заводи, сложив руки на груди и внимательно изучая меня (ее мысли оставались для меня загадкой), словно оценивая возможность использовать в дальнейшем, будто я был орудием, инструментом, который следовало вначале очистить, наточить и подготовить к работе. Это тревожило меня, но ощущение того, что другое человеческое создание терпит мое общество, было настолько приятным, что у меня защемило сердце, а на глазах выступали слезы, которых не положено иметь ни одному чародею. Мы не приспособлены к одиночеству, мы, люди. Нам необходимо общение. И это для нас главное.

Отчасти счастливый, отчасти расстроенный, не в состоянии разобраться в собственных чувствах, я лежал, греясь в лучах уже прошедшего зенит солнца, время от времени переворачиваясь, а Неку сидела напротив меня. Я уже почти дремал. Помню лишь, как дикие гуси кричали и плескались в воде.

Вернулась Тика. Я моментально сел, оглянулся в поисках одежды и, не обнаружив ее, предпринял отчаянную попытку прикрыться руками. Неку подошла сзади. Положив руку мне на плечо, она заявила:

— Не смущайся. Тика знает, как устроены мальчики.

Я снова покраснел, но ни одна из них даже не пошутила по этому поводу. Тика опустилась рядом с матерью на колени и открыла новую матерчатую сумку. Неку заглянула внутрь.

— Все в порядке, — кивнула она. Тика отдала ей семь монет.

— Секенр, — позвала Неку. — Я продала свое обручальное кольцо, чтобы купить все необходимое, в основном для тебя.

Это смутило меня даже больше моей наготы.

— Но… почему?

— У меня есть на то свои причины.

Она снова решительно взяла меня за руку. Тика извлекла из сумки полоску ткани — надушенное полотно, совершенно новое. Они вдвоем обернули ее мне вокруг пояса, одевая меня, как грудного ребенка, и не обращая ни малейшего внимания на мои протесты. Затем они нарядили меня в широкие белые штаны, туго стянутые снизу вышитыми лентами — в Стране Тростников, где штаны были прямыми, не носили ничего подобного. В сумке нашлась и алая рубашка с длинными широкими рукавами без манжетов и с роскошной вышивкой, сделанной толстой золотой нитью. За всем этим последовал кафтан, легкий, свободный, длинный и, возможно, слишком большой для меня. Поверх всего было надето ожерелье из чеканной бронзы — оно состояло из змей, причем хвост каждой последующей крепился к голове предыдущей. Все то время, пока я был в центре внимания и женщины хлопотали и кудахтали вокруг меня, я вспоминал Хамакину, игравшую дома с куклой и наряжавшую ее в самые фантастические костюмы.

Они даже подстригли мне ногти невесть откуда взявшимися крохотными ножничками.

То, что Тика достала из сумки в последнюю очередь, лишило меня дара речи. Новые туфли. Я мог лишь со слезами на глазах смотреть на них.

Тика озадаченно глянула на меня, затем — на мать, словно спрашивая, а знают ли жители Страны Тростников, что такое обувь?

Неку негромко рассмеялась.

— Мне кажется, я поняла, в чем дело, — заметила она, но никак не пояснила свои слова.

Я сидел на камне, а они продолжали хлопотать надо мной. Ощущение было страшно непривычным, а одежда — мягче и нежнее всего, что я носил прежде. Подозреваю, что такие ткани продавались на ярмарках Страны Тростников и, скорее всего, я видел иностранцев, одетых столь же роскошно, но прежде у меня никогда не было денег на такие вещи, да, впрочем, если бы и были, мне бы никогда не пришло в голову тратить их подобным образом. Неку сказала, что мне придется научиться заботиться о своей внешности. Раньше я не придавал ей совершенно никакого значения.

Туфли были сделаны из мягкой кожи, чуть утолщавшейся на подошвах. Они зашнуровывались длинными кожаными тесемками, которые Тика обмотала мне вокруг лодыжек, а потом завязала. Когда я впервые встал на ноги и прошелся, ощущение было довольно непривычным, словно кто-то сзади вцепился мне в ноги. Я едва не потерял равновесие и не упал, но все же устоял, вытянув руки в стороны. Ветер с реки надувал мою новую одежду, а дамы любовались делом своих рук.

— Мама, но на голове у него просто кошмар, — сказала Тика.

— О Боги, ты права.

Они снова усадили меня и убили уйму времени, пока, наконец, мои волосы не стали прямыми и шелковистыми — они свисали ниже плеч.

— И все же он по-прежнему похож на дикаря, — констатировала Тика. — Если они останутся у него такими длинными…

— М-мда.

И вновь мучения. Они собрали мне волосы в пучок, скрепив его серебряной нитью.

— Вот, Секенр, — выдохнула Неку. — Иди, полюбуйся. Ты себя не узнаешь.

Я склонился над заводью, внимательно рассматривая свое отражение. Я увидел безупречно одетого незнакомого юношу, который вполне мог оказаться знатным молодым человеком из Города-в-Дельте, приехавшим ко двору самого сатрапа.

Было так непривычно ощущать чье-то участие и даже заботу… Я смахнул непрошеную слезинку и натянуто улыбнулся.

— Почему вы сделали все это для меня?

— Ну, а не ты ли спас меня или забыл уже?

— Но…

Я поднялся с земли.

— Пора идти, — сказала Тика.

— Да, наконец-то, — подтвердила Неку.

Они потратили на меня все свои деньги. В сумке оставались лишь пара кожаных сандалий для босой Неку и необычный музыкальный инструмент, каких я никогда не видел прежде — изогнутая деревянная палка с крохотными колокольчиками и звенящими металлическими дисками. Я сразу понял, что он был предназначен для какой-то конкретной цели. Он не был игрушкой.

Но в путь мы отправились не сразу. Женщины долго причесывали друг друга, пока волосы не обрели более-менее приличный вид. Мне неожиданно пришла мысль, уж не собираются ли они выдавать меня за принца, играя роль служанок.

— Вот еще, — вспомнила госпожа Хапсенекьют. — Напоследок нам надо помолиться, поблагодарить богов за наше спасение и попросить удачи в будущем.

Так что мы втроем встали на колени на прибрежном камне и молились Реке, что вытекает из чрева Сюрат-Кемада и является одновременно и дорогой в Царство Смерти, и источником жизни, а также Царю Неоку, воплотившемуся во Всепобеждающем Солнце, хотя солнце уже садилось; и наступающей тьме молились мы, называя по именам все появлявшиеся на небе звезды.