Александр Прозоров - Донос мертвеца

Теперь хозяин уже не пытался раздеть ее или пощупать — даже не смотрел в ее сторону, полностью утонув в музыке. Поначалу Ингу это успокоило, но вскоре начало раздражать: в конце концов, она не магнитофон, а живая женщина! И, говорят, далеко не уродец. К себе его она, естественно, больше не подпустит, но мог бы хотя бы посмотреть! И сделать поползновения, которые она решительно отметет.

Ужин служка без всяких вопросов и намеков начал накрывать на двоих. Обнаружив в хозяине ранее неизвестное чревоугодие, повара расстарались, и на столе помимо удивительных для марта свежих яблок, груш и персиков оказались три вида паштетов, мелко нарезанная и сверкающая янтарным жирком буженина, целиком запеченный фазан, растопыривший коричнево-сизые перья, несколько перепелов размером в кулак, но зато покрытых соблазнительной хрустящей корочкой, телятина в чесночном соусе и, конечно же, вино. Сразу шести сортов: четыре красных и два сорта белых вин.

— Ой, как я проголодалась, — захлопала в ладоши Инга. — С ума сойти, как красиво! Вы принц, да?

— Нет, не принц, — покачал головой священник.

— Жаль, — вздохнула, поведя плечом и позволив плащу сползти до уровня груди, певица. — Всю жизнь мечтала о принце.

— Всего лишь? — удивился хозяин замка. — При таком редкостном даре, и всего лишь о принце? До чего глупы и мелочны смертные. Вот, возьми. Выпей теплого вина. Твоему горлу это будет очень полезно.

Девушка послушно осушила кубок, взяла нож — никаких иных столовых приборов на столе не предусматривалось, подцепила немного паштета, переправила в рот.

— М-м-м! Вкусно… — потом она попробовала другой паштет, третий, откусила персика, несмотря на внешнюю красоту оказавшегося суховатым, потянула к себе одного из перепелов.

Горячее вино быстро растекалось по жилам, подернув сознание легкой пеленой, на зубах похрустывала поджаристая кожица, под которой скрывалось пахнущее мятой мясо, длинный плащ согревал тело, а мех приятно щекотал кожу, в высоком камине уютно потрескивал огонь, и Инга неожиданно поняла, что еще никогда ей не было так хорошо. Превратиться из жертвы пыточной камеры в объект поклонения, стать если не хозяйкой настоящего замка, то по крайней мере женщиной, перед которой низко склоняются местные слуги. Теплый мех, сверкающий дорогой посудой пышный стол, терпкое вино — ей казалось, что она внезапно провалилась в сказку, подобно Золушке или Белоснежке, испытав немного страха, чтобы затем стать истинной королевой. И она больше не испытывала к худощавому подтянутому человеку никакой вражды. Наоборот — ей хотелось сделать ему что-нибудь приятное. Настолько приятное, чтобы он смог понять и оценить меру ее благодарности за этот день.

— Что такое? — удивилась девушка, поймав неодобрительный взгляд хозяина замка.

— Это несправедливо, — покачал священник головой. — Зачем смертным дана способность чувствовать, если они все равно не способны ее оценить?

— Вы о чем? — не поняла певица.

— Об этом, — указал на стол хозяин. — Неужели тебе не нравится вкус этого мяса, этих паштетов или других блюд?

— Нравится, — и в подтверждение Инга зацепила на кончик ножа примерно со столовую ложку паштета и переправила его в рот.

— Вот именно, — покачал головой епископ. — Главное: побольше сожрать. Ты хоть замечаешь, каков он на вкус? Ты способна этот вкус почувствовать? Или думаешь, что все решает количество? Вот смотри…

Владелец замка отрезал небольшой ломтик ветчины, наколол его на кончик ножа:

— Что это такое?

— Свинина, — девушка последовала его примеру.

— И какова она на вкус? Расскажи.

Инга пожала плечами, положила кусочек к себе в рот, прожевала:

— Свежая, хорошая буженина. Вкусная.

— Возьми еще, — попросил ее хозяин. — Возьми в рот, положи на язык. А теперь попытайся представить себе, что ты не человек, который жрет все это фунтами, а дух, ненадолго попавший в человеческое тело. Представь себе, что тысячу четыреста восемьдесят семь лет назад дурная стрела пробила последнее доставшееся тебе тело, и все это время ты витала в бесконечности, предаваясь лишь духовным усладам. Но вдруг тебе представилась возможность ненадолго снова обрести плоть. Снова ненадолго стать человеком. А потом ты опять может на сто, или на тысячу, или на десять тысяч лет снова станешь духом. Что ты ощутишь, вспоминая вот этот самый кусочек буженины? Что ты расскажешь о нем, если духи, так ни разу и не обретшие плоть, станут спрашивать: а каково оно на вкус, то, что тебе когда-то удалось положить на язык? Ну, отвечай!

— Оно чуть солоноватое, с кислинкой, — Инга прижала кусочек свинину к небу, слегка потерла языком, пожалуй, впервые в жизни пытаясь понять, что попало к ней в рот.

— Они не знают, что такое: «солоноватое» и «кислинка», — покачал головой священник.

— Оно нежное, чуть бархатистое, — попыталась продолжить объяснение певица. — Словно тает на языке… Вас так интересует еда? — внезапно кольнуло ее легкой обидой. Тоже мне, принц: рядом с ним сидит едва ли не обнаженная девушка, а он рассуждает о вкусе свинины!

— Все остальное вас не интересует? Да?

Инга встала, прошлась перед столом, покачивая бедрами. Выставленная вперед нога выскользнула между полами плаща, оказавшись обнаженной заметно выше колена.

— Вы считаете, что свиной окорок ценнее и красивее?

— Нет, — тоже поднялся священник, приближаясь к ней. — Есть очень много куда более прекрасных вещей. Но не научившись ценить малое, разве можно в полной мере познать великое? Взгляни на себя. Твой голос ласкает сердце, как теплый летний ветерок, твои глаза завораживают, как магия полнолуния, твои губы порождают желания, от которых закипает кровь, улыбка чарует, словно рассвет над горным озером, волосы волнуют, словно видения темной ночи, дыхание душисто, словно цветение персикового сада. Но разве можно понять это, не оценив красоту первого весеннего рассвета, не умея восхититься нежным цветком, не наслаждаясь обычным ветерком? Жесты твои легки и грациозны, руки тонки и изящны, а пальцы точены, словно изваяны резцом мастера из слоновой кости. Прекрасны линии твоих плеч, соблазнителен подъем груди, изящна талия, манят к себе движения бедер, покатость живота…

Епископ находился рядом, кружил вокруг нее, словно оголодавшая акула, всем своим существом излучая жадное нетерпение. Он находился ближе, чем на расстоянии руки, но не прикасался к ней — а раскрытые ладони порхали на расстоянии считанных сантиметров от ее кожи. Инга ощутила, как по телу растекается горячая волна, словно она опять погрузилась в залитую кипятком ванну, в висках застучало, и тело начала охватывать непонятная истома.

— Ноги твои стройны и свежи, как первый луч солнца, а каждый шаг разит, словно лезвие меча, оставляя вечный след в душе любого мужчины. Невероятно прекрасен румянец на прохладных бархатных щеках, загадочен взмах ресниц, поворот головы, сколько гордой грации во вскинутом подбородке! Ты воплощаешь в себе все радости мира, смысл жизни, цель существования, ты создана на счастье и на гибель, ибо даже смерть не страшна, если служит платой за твои объятия.