Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба]

— Спой мне, Инга. Спой… Дай услышать твой голос, дай услышать хорал не издалека, а рядом с тобой… В тебе…

— А… А… — Инге понадобилось приложить некоторое усилие воли, но голос ее все-таки зазвучал, раскатываясь далеко над водным простором:

Дерптский епископ ослабил веревку штанов и быстро скинул их с себя, после чего опрокинул певицу на спину.

Последние слова сорвались с ее губ с особенной страстью, поскольку ее господин совершил то, к чему она была готова всей своей плотью.

Дерптский епископ резкими толчками проникал в нее все глубже — девушка вздрагивала, мотала головой из стороны в сторону, скребла пальцами землю, но продолжала петь, окрашивая слова древнего хорала неожиданными, неведомыми ранее эмоциями…

В полумиле от костра Фрол натянул поводья и его лошадь закружила на месте, высоко поднимая копыта.

— Какой голос у госпожи, — пораженно покачал головой один из воинов. — Воистину ангельский. Земным людям Господь такого не дает…

— Да, — кивнул другой и перекрестился. — Истинно благословение Божие. — Он прислушался к стелящимся над волнами словам, и уважительно добавил: — Молятся…

В эти самые минуты в небольшой рыбацкой деревушке Ветвенник, что стоит на самом берегу Чудского озера на десять верст южнее Гдова, отделенная от древней крепости чавкающим, непроходимым болотом, собралось необычайно много народа. В большинстве это были бородатые мужики и молодые парни, одетые в темные, нечищеные кольчуги поверх толстых холщовых стеганок, в шлемах или толстых, часто прошитых проволокой и набитых конским волосом «бумажных шапках», с топорами и кистенями за поясом, — хотя многие могли похвастаться и самыми настоящими мечами на боку.

Среди оружных рыбаков царило оживление: им и раньше приходилось, спасаясь от зимней скуки или от вынужденного безделья между запашкой земли и первыми летними работами, ходить в набеги на близкие лифляндские волости или на юг, к извечным ворогам — жмудинам. Однако не так уж часто сии походы возглавляли умелые бояре, а уж тем более — человек государев, самим Иваном Васильевичем из многих ратников служилого сословия избранный. Одно это сулило явный успех набега и богатую добычу — а потому и собралось из ближних и дальних деревень не в пример больше народа.

В глубокой, удобной бухте, напротив пяти причалов из потемневшего дерева покачивался, ако поглотивший Иова левиафан, новгородский морской корабль, способный и полтораста сотен пудов товара в трюмы принять, и два десятка судовой рати, не считая корабельной команды, на борту унести. Крупные рыбацкие баркасы казались рядом высунувшимися из глубин озерными сомами — достойной добычей сами по себе, но слишком мелкими по сравнению с настоящей рыбой.

На берегу потрескивали костры, над которыми зажаривались заколотые по такому случаю два кабанчика, рядом жмурились на огонь двое пареньков лет пятнадцати — в новеньких длиннополых стеганках с нашитыми на грудь широкими железными пластинами.

— Тоже, стало быть, в поход собрались, — задумчиво кивнул Зализа. — Впервой, надо думать…

— Что говоришь, Семен Прокофьевич? — не расслышал сидящий рядом купец, одетый в шерстяные шаровары и подбитый ватой суконный кафтан с короткими рукавами. По виду он не сильно отличался от других членов корабельной команды, перевозящих на борт ладьи снятые с лошадей чересседельные сумки — вот только под окладистой бородой заметно выступал солидный, приличествующий званию округлый животик, а на пальцах поблескивало несколько золотых, с крупными каменьями, перстней.

— Говорю, время сейчас хорошее для похода, Илья Анисимович, — обернулся на него опричник. — И не померзнем без костров, и не жарко, коли хороший поддоспешник под броню надеть. Еще месяц протянуть, так в броне хуже, чем в печи жарить начнет.

— Это да, — согласился купец. — По мне, так лучше мороз, нежели пекло. По холоду налатник накинешь, поддоспешник войлочный добавишь — и хоть в снегу спи. А от жары никуда не спрячешься. О, еще парус!

Из-за поросшего соснами мыса показался баркас, лихо лег набок, едва не черпнув бортом воды, повернул в бухту, выпрямился. Белый треугольник быстро пополз вниз. Дальше баркас двигался только по инерции, но маневр оказался рассчитан настолько точно, что остановилось суденышко только у самого причала. С него на округлые жерди настила спрыгнул мальчишка, торопливо намотал веревку на выступающую сваю.

— Ай, хороший кормчий, — приподнялся купец. — Вот мне такого на вторую ладью надоть…

— Когда она будет-то? — усмехнулся опричник. — Третий год про нее слышу, а видеть чегой-то не довелось.

— Нонешней весной артельный закончить обещал, Семен Прокофьевич, — расплылся в довольной улыбке купец и запустил руку в мешок со снетками. — Как с твоим делом закончим, так за товаром и поеду. Ужо и команду новую сговорил.

Из баркаса на причал выбрались один за другим четверо мужиков, сошли на берег.

— Ага, — Зализа кинул в рот пару рыбок и, торопливо их прожевывая, поднялся, блеснув на солнце начищенными пластинами юшмана.

Следом за ним поднялись сидевшие поблизости купец Баженов, председатель клуба «Черный шатун» Костя Росин и его друг Игорь Картышев.

В этом мире Игорь привлекал куда меньше внимания, нежели в двадцатом веке. Уж очень любил «красный петух» посещать русские города, слободы и деревни. Как ни зарекались от него люди — и кузни с мастерскими в сторону от жилья выносили, и овины в стороне ставили, и топить запрещали без воеводского дозволения — а все равно в каждом столетии всякий город выгорал дотла по три-четыре раза. Мелкие пожары и в счет не шли: выгорела улица — слава Богу, дальше не перекинулось. Потому покрытое ярко-красными пятнами заживших ожогов лицо удивления не вызывало: ну пересидел где-то в охваченной пламенем избе, не уберегся, добро али детей малых спасти пытался — бывает. И даже скажи им кто, что горел Картышев не в избе или сарае, а в танке на узкой афганской дороге — так ведь мало ли кто где горел? Дело обычное…

— Здрав будь, воевода Семен Прокофьевич, — сняв шапки, дружно поклонились подошедшие от баркаса мужики. Двое из них были в кольчугах, один в стеганке с нашитым на живот большим кольчужным куском, один — в любовно начищенном колонтаре. — Слышали мы, собираешь ты дружину, лифляндских схизматиков уму-разуму поучить. Сами мы будем из Стрекотово, черные пахари, Мелкошины, челом бьем.