Виктория Дьякова - Камни Юсуфа

Среди дворовых долго ходили слухи — мол, наслали по ветру на государыню кручину или след из-под ноги выбрали злоумышленники, чтобы иссушить. Только Лукинична была уверена, что вся беда — в злосчастных рубинах. Заклинание лежит на них, проклятые камни всю жизнь из Натальи Кирилловны и высосали. Десять камней в ожерелье — вот десять дней и промучилась, бедняжка, пока каждый не насытился. Ведь никто и не подумал прежде, что княгиня Белозерская стала первой, кто надел ожерелье из ларца после гибели иностранца на шляхе.

Князь Петр Иванович, глубоко верующий и благочестивый человек, Лукиничну слушать не стал, приказал ей помалкивать, а ожерелье вернул монастырю вместе с другими драгоценностями умершей супруги на помин души усопшей.

Сам он пережил любимую жену на два года. От перенесенного горя открылись раны, полученные в государевых походах, и князь Петр Иванович Белозерский скончался, оставив сиротами двоих сыновей своих, Ивана и Алексея, на попечение дядьев князя Юрия Шелешпанского и Романа Ухтомского, да на неустанные заботы великой княгини Елены, оплакивавшей смерть Натальи Кирилловны.

Но чем ближе подъезжал Алексей Петрович к дому, тем чаще мысли его обращались к Вассиане. Привязанность его к гречанке не допускала разлук, терзая сердце тоской даже и при кратком расставании. Оттого везде и всюду, на поле брани и в посольских трудах Вассиана следовала за ним, подруга, советчица, утешительница… Теперь, после гибели старшего брата Ивана, она стала самым близким ему человеком.

Оставшись без матери в раннем детстве, Вассиана за месяц до встречи с русским князем похоронила своего отца.

Обитая позолоченными листами галера с бордовыми парусами и командой немых чернокожих матросов, объяснявшихся между собой жестами, да полуразрушенный замок где-то на одном из средиземноморских островов — вот и все, что досталось обедневшей греческой царевне от отца-мореплавателя.

Чуть не каждый день князь вспоминал, как в первое утро их знакомства он вышел с Вассианой на палубу. Солнце только всходило, дул восточный пассат, друг всех мореходов. Золотая галера под бордовыми парусами неслась навстречу солнцу, гордо рассекая бирюзово-алые волны. Гречанка прошла на самый нос корабля и, прижавшись щекой к золотому венку богини, украшавшей галеру, с нетерпением всматривалась в даль: когда же появится берег? Ветер трепал ее длинные черные волосы, глаза блестели бронзовой лазурью навстречу приветственным лучам восхода. Ее дивное стройное тело сливалось в едином стремлении с наполненными ветром парусами: скорее, скорей…

Ревниво поглядывал с мостика галеры на незваного русского принца, капитан, молчаливый, гордый, наполовину испанец, наполовину араб, как выяснилось позднее, выходец из знатного кастильского рода, дон Гарсиа де Армес де Лос-Анхелес. Он начал служить еще при отце Вассианы и был единственным человеком на корабле кроме нее самой, кто не только слышал, видел, но и говорил. Это его команды беспрекословно выполняли чернокожие матросы, это он каждый день обедал и ужинал за одним столом с хозяйкой, скрашивая беседой морские путешествия. Дерзко и уверенно он вел галеру по зеленоватым зыбям Тирренского моря, мимо базальтовых скал островов, небрежно стряхивая с ботфорт клочья соленой морской пены, залетающие на мостик.

По словам Вассианы, ее отец однажды повстречал де Армеса в порту Барселоны. Испанец понравился ему, и грек пригласил дворянина к себе на службу. Когда-то капитан служил на испанском флоте и даже принял участие во втором походе Кортеса в страну ацтеков.

Аристократические манеры испанца, его изысканный вкус в одежде и в еде, расшитые золотом неизменные брабантские манжеты и фамильный кастильский клинок на поясе с усыпанным алмазами и сапфирами эфесом свидетельствовали о благородстве происхождения, а шрамы на теле и лице — о недюжинной отваге и яростных схватках в далеких странствиях.

Теперь «золотая» галера качается на волнах Белого озера прямо напротив княжеского дома. Вассиана скорее бы умерла, чем рассталась с единственной памятью о своем отце, и преданный ей капитан привел сюда судно северным торговым путем, по которому издавна ходили русские торговые суда в Англию и Европу — через Белое море и Онежское озеро, по холодным ледовитым морям, на которые не отваживались высовываться датские пираты и балтийские витальеры.

Католик по вере, капитан де Армес с завидным хладнокровием принял решение хозяйки переехать жить в православную страну. На Белозерье он на удивление быстро выучился понимать и даже немного говорить по-русски, сдружился с Никитой Ухтомским. Вместе они ездили на охоту и даже ходили в русскую баню. Ныне почти все обитатели усадьбы воспринимали его как своего, и давно забыли, что всего пару лет назад шарахались, как от чумного…

Впереди показалась княжеская усадьба, основанная еще князем Глебом Васильевичем Белозерским, но неоднократно перестраивавшаяся с тех пор. По величине она была огромна, почти равнялась царской — около четырех десятин земли — и стояла на одном из холмов, дабы избежать паводков, нередких в этих местах весной. Оборонял усадьбу высокий прочный частокол с пряслами и смотровыми вышками от набегов незваных гостей из соседних лесов: волков, лисиц, да и разного бродячего люда тоже. Внутрь вело семь ворот. Главными считались те, что выходили к озеру — их украшали киот с иконами и столбы, покрытые резной росписью. Почти всегда, и днем и ночью, ворота держали на запоре — лучше лишний раз створку распахнуть, чем единожды ворога внутрь пустить.

Княжеские хоромы располагались на самой вершине холма. Это был четырехугольной формы дом с каменным подклетом и двухэтажной надстройкой из дубовых бревен. Он состоял из восьми отдельных строений, соединенных вместе переходами и общей крышей. Каждая ветвь рода белозерских князей, в том числе и три уже угасших, имели под этой крышей свои отдельные покои.

Княжеский дом отнюдь не отличался стройностью: его достраивали, перестраивали, надстраивали на протяжении веков, и гармонией пропорций он вряд ли мог порадовать глаз. Крыша терема, сделанная из теса, была покрыта от сырости березовой корой и потому казалась пестрой. На фронтонах и на стенах дома резьбой были выполнены украшения: сцены из истории белозерского края, из сказаний о князе Васильковиче, просто листья, цветы, травы. Тончайшая резьба, напоминающая работу белозерских кружевниц, окаймляла окна и выписаны ставни.

Окон в здании имелось немало: как большие, так называемые «красные», так и обычные, поменьше, причем маленьких несравненно больше. Окна поменьше закрывались по традиции прозрачной слюдой, расписанной узорами, в «красных» же окнах красовалось недоступное простым дворянам и боярам драгоценное цветное венецианское стекло, привезенное князем из Италии.