Александр Прозоров - Слово шамана [= Змеи крови]

В конце мая Девлет-Гирей, по совету своего ближнего советника Менги-нукера, вышел в Путивлю и встал на обширных заливных лугах прямо под стенами древнего города — но на другом берегу Сейма. Татары знали, что делали — брод, позволяющий перейти реку, находился примерно в двух верстах от города вниз по течению. Чтобы добраться до него, а потом до лагеря степняков, решившимся на вылазку русским пришлось бы топать пару часов у всех на виду — и за это время даже ленивый успел бы приготовится отбить атаку. От стен стоящего на высоком холме города по прямой до шатров бея и его советника было всего три-четыре сотни саженей. Но половину этого расстояния составляла стремнина Сейма трехсаженной глубины.

Оставшись приглядывать за городским гарнизоном с двумя тысячами нукеров, Девлет-Гирей отпустил остальных воинов на облаву — и лихие степняки с готовностью ринулись во все стороны, отлавливая зазевавшихся путников, девочек, отправившихся отнести обед отцу в поле, самих пахарей. Они проносились по деревням, снося, подобно Змею-Горынычу, все, что могло представить хоть какую-нибудь ценность, и оставляя после себя хлопающие дверьми опустевшие дома и молчаливые разоренные сараи. Всего за несколько дней татарские тысячи дошли до Баник, Шалыги, разорили Бурынь и Конотоп.

Обитатели города могли наблюдать, как внизу, почти у них под ногами, к басурманскому лагерю, что ни час, подходят все новые и новые обозы, сгоняется скотина и толпы людей. Детей запускали в общие загоны, мужчин связывали спинами одного с другим.

Самых красивых девок радостные татары укладывали тут же на землю, распиная между колышков, и оставляли лежать целыми днями, по очереди подходя и насилуя. Некоторым задирали юбки и завязывали над головой, после чего слепых и беззащитных, со смехом гоняли друг к другу, шлепая, подкалывая саблями и ножами, либо, разгорячась, тут же, при всех, насилуя. Временами некоторые горожане узнавали в татарских полонянах знакомых и родственников — но ничем, кроме посылаемых в сторону нехристей проклятий, помочь своим близким не могли.

Первого июня татары снялись с лагеря и медленно двинулись на восток, но спустя четыре дня резко повернули на юг, втягиваясь между Сулой и Пселом на старый, нахоженный, омытый слезами миллионов полонян Бакаев шлях.

Имея в обозе тысячи невольников, большинство из которых были слабыми детьми или девками, при утрате привлекательности стремительно теряющими в цене, татары шли медленно, проходя за день немногим больше десяти верст. До ханства такими темпами они добирались почти месяц, но еще дней через десять Девлет-Гирей рассчитывал закончить свой путь в Гезлеве или Кафе, а оттуда заехать в Балык-Каю и преподнести Кароки-мурзе какой-нибудь подарок. Если хочешь в этом мире чего-либо достичь — с султанскими наместниками ссориться не нужно. С ними следует или дружить, или хоть как-то проявлять дружелюбие. Никогда не угадаешь, когда и чье слово окажется решающим в далеком Стамбуле.

Однако всего в одном дне пути от Ор-Копа разъезды вдруг наскочили на приглядывающие за степью дозоры. Причем дозоры — русские!

— Они хотят нас перехватить, Менги-нукер, — метался перед палаткой Девлет-бей. — О, Аллах! Мы просидели половину зимы в холодном снегу, мы дрались, как волки, еще месяц мы торчали посреди воды, как филин на тополе. Мы наконец-то смогли взять хорошую добычу, мы довели ее до ханства, и вдруг оказывается, что русские поджидают нас прямо здесь!

— Этого не может быть, хан, — покачал головой русский, продолжая спокойно сидеть на потнике. — Неужели ты думаешь, что они гнались за нами от самого Путивля?

— Дозорные привезли тело одного из зарубленных в стычке, — Гирей резко остановился и протянул Менги-нукеру руку. На пальце болтался привязанный к тоненькому ремешку крест.

— Нужно остановить обоз и выдвинуть вперед конницу, — все тем же безразличным тоном продолжил русский. — Пусть прикроет добычу, если желает получить свою долю.

— Я уже отдал такой приказ, Менги-нукер. Я не так глуп, как тебе хочется думать.

— Если бы я считал тебя глупым, хан, — спокойно возразил Тирц. — То я бы к тебе не пришел.

— Я о другом говорю, Менги-нукер, — заткнул крестик куда-то в складки пояса татарин. — Ты должен сделать своих монстров. Сейчас! Чтобы они перебили загораживающих нам дорогу русских.

— Ты хочешь, чтобы я вылил на землю всю кровь ради твоего страха и жадности? — на этот раз голос Тирца стал жестким и холодным. — Големы мне нужны для того, чтобы покорить Россию, а не ради нескольких золотых монет.

— Там и твоя добыча, Менги-нукер, — скрипнув зубами, напомнил бей.

— Но здесь не может быть русских, — поднявшись на ноги, ответил Тирц. — Это же Перекоп! Покажи мне здесь хоть одного боярина с оружием в руках и без веревки на шее — и я сделаю тебе голема в тот же день.

— Тогда садись на коня! Ногайские сотни уже ушли вперед.

Недовольно поморщившись, Тирц все-таки встал и забрался в седло подведенного ему бейским телохранителем мерина. За пару часов отряд нагнал основные силы. Сотни уже выстроились в несколько рядов, закрывая дорогу незнакомому врагу. Тирц мог бы поклясться, что впереди перегораживают степь точно такие же ногайцы, как и в отданных Девлет-Гирею родах — если бы не одна деталь. В центре вражеского войска стояло несколько десятков русских витязей — одетых в русскую броню, русские шлемы, русские пояса, имеющих русские бороды и русское оружие.

Нет, среди татар тоже имелось в избытке тех, кто пользовался добрым и доступным московитским снаряжением — но чтобы одеться под витязя с ног до головы, да еще собрать вместе сразу несколько таких воинов…

— Может, кто-то из местных беев? — неуверенно пожал плечами Тирц.

— Аза, передай Халилу, пусть проверит их, — повелительно махнул рукой Гирей.

Один из его телохранителей сорвался с места, помчался на левый фланг войска. Вскоре с фланга отделилась и двинулась вперед сотня воинов, на ходу вынимающая из колчанов и натягивающая луки. И почти сразу стоящая через поле конница, опустив копья, дружно ринулась в атаку. Татары рванули навстречу — огромные массы людей и коней столкнулись с сухим деревянным треском, еще через мгновение донеслись крики, ржание, звон сабель.

— Ведьма моя в палатке осталась, — поморщился, признавая свою неправоту, Менги-нукер. — Нужно немедленно начинать рыть глину.

Обоз с невольниками остался слишком далеко позади, и поэтому ковыряться в глине, пока русский умчался за шаманкой, пришлось личной сотне бея. Но воины не роптали — им совсем не хотелось, чтобы добытая с таким трудом добыча оказалась потеряна чуть не у колодца собственного кочевья. Ради спасения набранного с таким трудом, потом и кровью добра они готовы были сражаться день и ночь, лечь костьми на этой никому неизвестной прогалине и даже — ковыряться в грязной, еще влажной после недавних дождей земле собственными руками.