Александр Прозоров - Слово шамана [= Змеи крови]

Стрелы стучали по доскам телег с такой частотой, словно на захваченный обоз обрушился густой град — и это при том, что в повозки попадала лишь малая толика смертоносного ливня. Земля на берегу, и вытоптанное пространство внутри двойного кольца разнокалиберных колымаг было настолько истыканы тонкими длинными древками, что, казалось, даже на самых жирных и влажных землях степной ковыль растет куда реже.

Поначалу Варлам еще надеялся, что степняки выдохнутся — как-никак, а главный их запас стрел находился здесь, в обозе, но конники стреляли и стреляли, и время от времени со стороны обоза доносились болезненные выкрики.

— За мной! — скомандовал Батов и тронул пятками коня.

Полторы тысячи воинов его крыла выдвинулись вперед, к самому броду, и тоже взялись за луки, обстреливая очередную подошедшую к реке сотню — но татары не то что не испугались, они даже не стали отвечать! Степняки продолжали засыпать летучей смертью именно обоз и засевших в нем стрельцов, и даже падение на землю нескольких товарищей не заставило их отвлечься на закованную в железо тяжелую конницу. Варлам выпустил полсотни стрел из одного колчана, потом наполовину опустошил другой и отступил, почувствовав, как рука начинает уставать, и стрелы постепенно утрачивают смертоносную силу. Между тем татары продолжали свою карусель, посменно стреляя и стреляя по русским воинам.

Батов зажмурился и попытался прикинуть, когда они выдохнутся.

К реке подошло около десяти тысяч врагов. Сто сотен. У каждого воина на крупе коня сто стрел. Значит, каждая сотня выпустит в них десять тысяч стрел, да еще на сто сотен, да еще тысяч двадцать степняков еще только на подходе… В итоге у него получилась какое-то огромное, несуразное, невероятное число, не имеющее названия.

— Татары идут!

Варлам открыл глаза, подобрал поводья коня.

Степная конница, не переставая стрелять, ринулась вперед, разбивая грудями коней прохладные речные потоки. Когда они достигли стремнины — со стороны обоза загрохотали, сливаясь в долгий, непреходящий гул, пищальные выстрелы. Обоз заволокло белыми дымами — но со стороны правого крыла было видно, как всадники, словно налетев на невидимую преграду, вылетают из седел или заваливаются в воду вместе с лошадьми.

Первые ряды атакующих полегли почти целиком, но вместо них в реку уже спустились другие, причем с берега продолжал литься непрерывный поток людей и коней, направляемый чьей-то железной волей. Для идущих в атаку степняков не имелось выбора — наступать или остановиться, поскольку сзади на них напирали все новые и новые массы, вынуждая двигаться вперед.

Грохот выстрелов начал разбиваться на отдельные хлопки — живая масса наконец смогла преодолеть смертоносную свинцовую стену и покатилась вперед, к повозкам.

Первые из татар попытались достать до притаившихся среди телег стрельцов копьями, но через двойной строй телег дотянуться до отмахивающихся бердышами стрелков не удавалось, перепрыгнуть препятствие на коне было невозможно, и татары начали спешиваться и лезть по повозкам ножками, с саблями и копьями в руках.

— Братья мои! — оглянувшись на доверенное ему ополчение, громогласно объявил Батов. — Не посрамим земли русской! С нами Бог.

Варлам перекрестился, опустил рогатину и пнул пятками коня:

— Впере-ед!!!

— Ур-ра-а-а!!! — услышал он за своей спиной дружный рев, мгновенно успокоился: значит, не один скачет, дети боярские следом устремились. Выбрал глазами выбирающегося из реки врага и нацелился точно на него.

Татарин, услышав русский боевой клич, повернул голову, мгновенно посерел, повернул коня и опустил копье — но более не успел ничего.

Варлам поймал его наконечник на щит, отвел в сторону, всем телом навалился на рогатину, посылая ее вперед, и пробил басурманина насквозь, насадив на ратовище почти до руки.

Вытащить оружие в таком положении было невозможно, а потому он бросил копье, выхватив саблю, и продолжал двигаться вперед, просто опрокинув набок оказавшегося поперек пути татарчонка, приняв на лезвие и откинув вверх копейный удар справа, потом саданув со всей силы окантовкой щита в спину оказавшегося слева врага.

Движение застопорилось — причем он не видел в пределах досягаемости ни одного врага. Только перепуганные оседланные лошади, оставшиеся без хозяев.

И тогда, чтобы расчистить себе путь, Батов принялся рубить их по головам.

— Уходим! — ему удалось развернуть коня на освободившемся месте. Варлам кинул саблю в ножны, дал шпоры коню, заставляя его выбираться из сечи назад, а сам, выдернув из открытого чехла лук, и поддернув ближе колчан со стрелами, торопливо выпустив себе за спину десяток стрел. — Назад! Уходим, братья! Назад!

Преследуемые по пятам разозлившимися степняками, бояре попятились от брода — и тут со стороны обоза опять загрохотали выстрелы. Самые первые из наступающих, воинов двадцать, оказались отрезаны от своих товарищей свинцовым шквалом, заметались и бояре методично перебили их из луков длинными саженными стрелами.

Варлам, тяжело дыша, вернул лук в налуч, повел плечами, привстал на стременах, пытаясь оценить обстановку.

Удар тяжелой кованой конницы — его удар! — опрокинул подступивших к самому обозу степняков, отшвырнул их назад, дав стрельцам драгоценную передышку. Они перезарядили пищали, и когда бояре начали отступать, опять измолотили свинцовой картечью собравшихся на броде татар.

Ниже брода Миус приобрел пугающе багровый цвет, причем вода не светлела, а, скорее, продолжала темнеть от огромного количества крови. Вниз по течению продолжали плыть отдельные тела и лошадиные туши, но основная масса осталась там, где их подкараулила смерть. Еще трепещущая в предсмертной агонии плотина перекрыла все русло, и уровень воды выше брода начал заметно глазу повышаться.

— Сколько душ полегло, — перекрестился Варлам. — Сколько судеб человеческих…

Татары же, словно и не заметив случившейся схватки, опять начали осыпать обоз длинными трехперыми стрелами.

— Ефрем, — подозвал холопа Батов. — Поезжай к обозу. Там у басурман запасные копья лежали. Привези несколько штук мне, и тем, кто в сшибке потерял. Чую я, еще не раз нам вперед идти придется.

Воевода Батов оказался прав — в этот день еще два раза ему пришлось вести боярских детей в сшибку, нанося удар железным кулаком кованой конницы поперек татарских порядков, давая стрельцам время перебить прорвавшихся на телеги нехристей и перезарядить пищали для новых залпов. Сражение затихло только в полной темноте, когда степняки перестали различать, куда им пускать стрелы, а стрельцам приходилось громыхать из своих стволов только на слух, выплевывая заряды картечи в ту сторону, откуда им мерещился плеск воды.