Татьяна Устименко - Лицо для Сумасшедшей принцессы

И правда, в руке Гельды еще оставался зажатым маленький кинжал, смоченный каплей моей крови. Видимо, магия Края Тьмы ослабила защитное действие амулета, подаренного мне Чумой, и некромантка решила свести счеты с ненавистной соперницей. Но мне тут же стало до слез жаль импульсивную, неблагоразумную девушку, хоть принц и убил безоглядно влюбленную в него Гельду ради спасения моей жизни. Я наклонилась к умирающей. Черные глаза судорожно расширились, искаженные ненавистью и предсмертной мукой. Синеющие губы шевельнулись. Я склонилась еще ниже, пытаясь разобрать ее последние слова:

– Проклинаю тебя, принцесса! – тихо, но четко произнесла ведьма. – Рано ты торжествуешь: не видать тебе любви и счастья, он тебе тоже не достанется… – Глаза Гельды закрылись, скребущие песок руки дернулись в последний раз и замерли.

Я выпрямилась, мысленно раз за разом повторяя ее слова и понимая, что уж никогда не смогу забыть этой ужасной сцены. Говорят, что проклятие умирающего сильнее всех сил в мире и всегда сбывается… Страшное предчувствие близкой потери холодной змейкой скользнуло мне в душу, обвиваясь вокруг сердца и беспрестанно жаля болезненными, все повторяющимися и повторяющимися укусами.

– Ульрика! – страдающим голосом позвал принц, отвлекая меня от безрадостных размышлений.

Я посмотрела на любимого и потрясенно вскрикнула. По его бледнокожей упругой спине пошла странная рябь, кожа между лопаток вспучилась, выгибаясь, принимая форму огромного горба. А потом горб треснул, и из сочащегося алой кровью провала показались два черных крыла, все увеличивающихся в размахе. Принц легко всплеснул мощными кожаными перепонками и взлетел над ареной. Его красивое лицо исказилось в злорадной улыбке, губы приподнялись, обнажая острые клыки. Белокурый демон протянул обе руки, крепко обхватил меня за талию, прижал к своей груди, и мы полетели над проклятым городом Гефертом, провожаемые разочарованными воплями детей холода.

Генрих медленно шел вдоль шеренги выстроившихся будто на парад женщин, пристально вглядываясь в лицо каждой очередной претендентки. Оценивающий взгляд его черных, опушенных густыми ресницами глаз оказывал на заробевших дам почти гипнотизирующее действие, подобное тому, какое испытывает слабовольная птичка в присутствии хладнокровной змеи. Конкурсантки невольно еще выше вздергивали головы, пытаясь натянуть обвисшие вторые подбородки, подбирали пухлые животы и выпрямляли сутулые спины. С чувством внутреннего содрогания барон остановился напротив пожилой поварихи, имевшей жидкие серо-сальные патлы, неопрятно спускающиеся из-под давно не стиранного полотняного чепца, и солидный нос картошкой, украшенный волосатой коричневой бородавкой. «Великая Аола, только бы не эта!» – мысленно взмолился Генрих, с деланной вежливостью вымученно улыбаясь кокетливо шерившейся кариозной прелестнице.

Но в это самое время в щелку между неплотно закрытыми дверными створками наконец-то вползла здоровенная зеленая муха и с вдумчивым жужжанием неспешно полетела вдоль ряда вытянувшихся в струнку женщин. Генрих со вздохом облегчения отодвинулся от разочарованной поварихи и уставился на вторую претендентку в невесты, над головой которой сосредоточенно кружила муха-некромант. «Ну и образина!» – про себя подивился барон, с каким-то извращенным удовольствием любуясь толстыми, чуть ли не лежащими на плечах щеками дебелой экономки, ее необъятной талией и маленькими, утонувшими в жировых складках глазками. К счастью, Марвин полетел дальше. Следующей в длинной веренице женщин стала молодая горничная, худая, как жердь, с лицом, пестрым от родимых пятен, словно перепелиное яйцо, и выступающими вперед лошадиными передними зубами. Вдобавок красотка страдала прогрессирующим блефаритом. Сильф содрогнулся, ожидая самого худшего, но некромант покружился над макушкой девушки и порхнул дальше.

Восьмая дама сразу привлекла внимание Генриха: уж слишком потерянной и запуганной она выглядела. Бывает, что наденет человек одежду, не отвечающую его возрасту или социальному поведению, и чувствует себя не в своей тарелке – стесняется и смущается. Де Грей и сам немало подивился возникшему у него сравнению, но женщина вела себя так, будто случайно нарядилась в чужое, не предназначавшееся ей по статусу тело. Странные манеры, нелепый наряд в обтяжку, неловкая порывистость движений, совсем не подходящих к столь неповоротливому бочкообразному телу. Муха немного полетала над безобразной толстухой и уверенно села ей на щеку. Женщина брезгливо вскрикнула и со всего маху шлепнула себя по лицу. Генриха даже в жар бросило при одной мысли о раздавленном в лепешку Марвине…

Муха с надрывным жужжанием хлопнулась на пол. На мгновение ее окутало плотной завесой густого дыма, и удивленным взорам опешивших дам предстал сидящий на паркете некромант, со стоном потирающий голову и сияющий здоровенным фингалом под правым глазом.

– Так ведь и убить можно! – обвиняюще буркнул он, опасливо косясь на опознанную княжну.

Зачарованная эльфийка ответила исступленным предобморочным визгом. Марвин, держась за поясницу и стариковски покряхтывая, кое-как поднялся с пола и театральным жестом указал Генриху на его суженую:

– Гляди, это она! Получи с песней!

Барон глянул. Молодая оказалась не так уж и молода. А вернее, совсем не молода. И уж без сомнения нисколько не тянула на роль бесподобной красотки, изображенной на портрете, найденном у умирающего Лионеля.

– Не хочу! – безапелляционно изрек Генрих, на всякий случай отодвигаясь от невесты в угол комнаты. – Хотите сказать, что эта жаба и есть эльфийка? Свежо предание, да что-то верится с трудом!

– Она, она, ты уж мне поверь, – ехидно подтвердил вездесущий дракон, жарко дыша в окошко. – Все точно так, как и сказано в пророчестве Ульрики: найди одну из двадцати, прижми к груди и назови своей женой…

– И тогда с Лилуиллы непременно спадут темные чары Ледяного бога! – торжественно закончил Марвин.

Княжна радостно закивала, облизнула толстые губы и решительно подступила к барону, явно питая твердое намерение срочно начать процесс расколдовывания.

– Да не могу я, поймите вы, изверги, целоваться с этим монстром в юбке! – надрывно завопил несчастный жених, пытаясь вжаться в стену. – Вас бы на мое место!

– А мы и так каждый на своем месте, – интонациями подчеркнул дракон. – Ну Генрих, не упрямься. Это же для всеобщего блага, ради спасения всего человечества!

– Да что я вам, крайний? – продолжал упрямо отнекиваться барон.

– Тьфу ты, человеки, надоели вы мне со своими капризами! – решительно изрек Эткин, протягивая в комнату мощную лапу и хватая Генриха. Оконный переплет затрещал, камзол сильфа тоже. – Как сказал один мой знакомый лекарь, хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается. Целуй его без промедления, княжна!