Ольга Брилева - По ту сторону рассвета

Берен сломал свою «заколку» пополам и бросил ее в угли.

— Есть поверье, — сказал он. — Что мужчина из рода Беора может превратиться в медведя. Оно идет из тех времен, когда наш народ переходил через горы, которые гномы зовут Мглистыми. За проход по своим землям живущий там человек, хозяин этой земли, потребовал себе на год в жены нашу предводительницу, прапрабабку Беора Старого. Она была мудра и прекрасна ликом, а ему нужен был наследник… Гномы не хотели нас пропускать, а с севера были орки… Ради блага племени Имданк согласилась. Тот человек умел оборачиваться медведем. Близнецы, которых родила Имданк, тоже имели это свойство… Одного тот человек оставил себе и сделал своим наследником. Что с ним было дальше — никто из нас не знает. Второго Имданк привела в племя. Он был прадедом Беора Старого, звали его Финбьорн, Полумедведь. С годами и поколениями это умение терялось. Дальний потомок Имданк, такой, как я, — неизвестно, может ли сделаться медведем… — Берен перевел дыхание и продолжил. — Орки тоже знали это поверье… Мне нравилось их дурачить… Ночами я надевал плащ из медвежьей шкуры и латницу, к которой приварил стальные когти… Утром они находили одного или двоих — с разорванным горлом, вскрытым животом, клочьями медвежьей шерсти в пальцах… Половину того, что ты сделать не можешь, делает за тебя страх…

Лютиэн почувствовала холодок между лопаток.

— Они убивали людей — женщин, детишек… сбрасывали трупы в колодец, и кричали, издеваясь: «Покажи свою силу, Беоринг, превратись в медведя!» Ну, и… похоже, они получили, чего хотели. Я превратился в медведя, выворотил из земли коновязь — веревки разорвать так и не смог — и кого-то из них, кажется, убил… Потом снова стал человеком — и свалился под тяжестью бревна…

Берен умолк.

— Ты был в такой ярости, что плохо помнил себя и твои силы утроились, — предположила Лютиэн. — Я не думаю, что ты и в самом деле в кого-то превратился.

— А я не знаю… Да и неважно это, потому что никому не помогло. Я считал это хорошей выдумкой… А они выместили весь свой страх на этой деревне.

— И на тебе, — тихо сказала Лютиэн.

— Но я-то жив… Это второе, чему я дивлюсь, и что неясно в моей памяти: после… всего меня связали и швырнули в сарай для стрижки овец. И… как я оттуда выбрался? Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что меня отпустили по приказу Саурона. Что облава на меня была хитростью — заставить меня уйти. Что у меня отнята память о том, как я дал согласие служить Врагу. Или кого-то ему выдал… Или что-то еще.

— Берен, — голос Лютиэн был предельно серьезен. — Король Тингол опасается того же самого и прислал меня сюда, чтобы разрешить эти сомнения. Из твоих слов я понимаю, что ты в этом будешь мне союзником.

— Госпожа Соловушка, — горячо сказал Берен. — Я так благодарен тебе, что буду тебе союзником даже если ты решишь намазать меня на хлеб и съесть с маслом.

— Если мне не хватит этого зайца, я подумаю над твоим предложением, — сказала Лютиэн, с трудом удерживая улыбку.

…Берен разделал зайца несколькими взмахами ножа и лучшие части протянул Лютиэн на плоском деревянном блюде. Шкурку он натянул на самодельную распорку.

— Что ты собираешься делать с ней? — спросила Тинувиэль. Берен пожал плечами.

— Парень заберет… — видимо, он говорил об эльфе, сторожившем неподалеку. — Мне не жалеют еды и питья — надо же чем-то отдаривать. В прошлый раз я оставил ему пучок гусиных перьев — он взял. Может, возьмет и шкуру, сошьет детям рукавички.

Лютиэн засмеялась. У детей «парня» были свои внуки.

— Ты не обижаешься на то, что тебя стерегут? — спросила она.

Берен покачал головой.

— О тебе было предсказание, — Лютиэн сказала это неожиданно даже для себя самой. — Судьба Дориата сплетена с твоей.

— Вот так даже? — Берен не донес свой кусок до рта. — И что за предсказание, если это не тайна?

— Если смертный из дома Беора пересечет завесу Мелиан, в Белерианде произойдут великие изменения и, может быть, падет Дориат. Государь Тингол в затруднении — ведь первая часть уже сбылась…

— Тогда на вашем месте я бы вышвырнул меня отсюда, и поскорее.

— Ты не понял, — Лютиэн запила свой кусок мяса вином, передала флягу Берену и продолжила: — Не говорится, что ты послужишь гибели Дориата тем, что будешь здесь находиться. Не говорится и о том, что ты станешь непосредственной причиной. Понимаешь, король вынужден выбирать не просто между двух зол. Он вынужден выбирать между двух зол с завязанными глазами. Берен, прошу тебя, перестань подкладывать мне лучшие куски: на моем блюде уже больше, чем я могу съесть.

Берен внял ее просьбе и какое-то время полностью сосредоточился на заячьем плече. Но потом, бросив кость в золу и выпив вина, он возобновил разговор:

— Я рад услышать, что не обязан своими руками уничтожать Дориат. Но если все так, как ты говоришь, госпожа — получается, что будущее уже предопределено и выбирать свой путь мы не можем, а двигаемся как талая вода по проложенному руслу. Незавидная участь. В этом духе рассуждают последователи Темного, которые бахвалятся тем, что хотят избавить всех от Предопределенности. Они, похоже, и впрямь к этому стремятся, но знают только один способ: перебить всех, до кого руки дойдут.

— Те, кто говорят, что будущее предопределено и неизменно, ошибаются, к какой бы стороне они ни принадлежали. Ведь многие провидцы видят не один возможный путь, а несколько — откуда взяться какой-то Предопределенности?

— И какие же несколько путей открыты передо мной? Извини, госпожа Соловушка, что я все время завожу речь о себе: кто про что, а босой про сапоги.

— Давай сначала узнаем, что ты носишь в своей памяти. Возможно, это поможет прояснить положение.

— А если… — ему трудно было подбирать слова. — Если окажется, что я…

— Нет такого колдовства, которое не могла бы преодолеть добрая воля, — перебила его Лютиэн.

— Хорошо, если так, — больше не говоря ни слова, они убрали остатки трапезы, вымыли в ручье руки — и завершили свой «пир знакомства» двумя яблоками из котомки Лютиэн.

— Когда мы начнем? — спросил Берен.

— Сейчас, если ты не против.

— А много времени это займет?

— Я надеюсь управиться за несколько дней.

Берен запустил пальцы в волосы и растрепал их — впрочем, они и так были растрепаны.

— И как же ты будешь это делать?

— Я это уже делаю. Мы говорим с тобой, и я все больше узнаю о тебе. Но этого недостаточно. Необходимо осанвэ. Необходимо, чтобы ты открыл мне свой разум, свою память. Добровольно.

Берен на миг зажмурился, подняв лицо к солнцу.

— А если я не дам согласия? — спросил он.

— Мне будет намного труднее помочь тебе. Это все равно что перевязывать рану поверх одежды.