Ольга Брилева - По ту сторону рассвета

— Я не хотел!

Королевна молчала.

Хардинг вытер лоб (что за проклятая жара свалилась на Дортонион!), потом почесал под воротником, пытаясь оттянуть время, чтобы найти и собрать потерянные слова — но это не помогло: совсем другие слова шли горлом — неудержимо, как у отравленного идет рвота или у раненого — кровь:

— Что я еще мог сделать? Сказать — «Иди с миром, а я сохраню для тебя твой престол»? К чему его хранить и для кого — если его не убьет Моргот, это сделают феаноринги!

Лютиэн молчала. Ее каменное спокойствие и неподвижность — руки сложены перед животом, голова вскинута и ни одна складка на платье не шелохнется! — язвили его сильнее, чем самая дерзкая речь.

— Он же думает только о себе! Кому еще, кроме него, нужен этот Сильмарилл? Разве ты и так не пришла сюда за ним? Если бы он подождал еще несколько дней, вы были бы вместе — ведь так?

Эльфийская дева молчала.

— Значит, не так, — рот Хардинга дернулся в кривой усмешке. — Значит, это твоя воля обрекла его на смерть. А о нас ты не подумала. Вы никогда о нас не думали — там, за своим зачарованным Поясом…

Он не выдержал, вскочил с кресла и прошелся взад-вперед, обойдя Лютиэн, но стараясь при этом не смотреть на нее. Наконец остановился у окна, развернулся и почти что выкрикнул:

— Если он и имел власть — то лишь потому что народ доверил ее роду Беора! Но он первым предал свой народ! Чего ради? Что такого он знал или слышал, чего мы не знали и не слышали? Голос из темноты? Это сказки старой Андрет! Я не знаю, верит он в них сам или просто обманывает всех нас. Наверное, верит, если отважился на вражду с сыновьями Феанора! Что нам оставалось делать? Они приютили нас в годы бедствий, а знаешь, кто хуже убийцы и вора? Предающий своего благодетеля! Кто осудит меня за то, что я сохранил благодетелю верность? Чей язык повернется?

Лютиэн молчала.

— Не смотри на меня так! — вспыхнул Роуэн. — Я… Я все что мог сделал! Думаешь, я не уговаривал его? Думаешь, я его выпер, чтобы забрать княжество? Ошибаешься — я даром ничего этого не хотел, я разве что в ногах у него не валялся, чтобы он перестал валять дурака, остался здесь и заключил союз с сыновьями Феанора! Я… я проклял его…

Снова слезы вскипели на глазах Хардинга, и он не смог их удержать. Отвернулся к окну, чтобы никто не видел этих слез.

— Я хотел остановить его. Думал — он испугается проклятия… Ты не понимаешь, как это страшно — когда место за тобой посыпают солью… Ты никогда не можешь вернуться… Я думал — это удержит его. Он же любит Дортонион. Не меньше, чем тебя, королевна. Теперь… Теперь он не вернется больше. О, что же я наделал!

Он развернулся, резко вытирая глаза рукавом — и увидел, что нет эльфийской девы и исчез Нимрос. Хардинг снова бросился к окну — и увидел, как эти двое сбегают по крыльцу и садятся в седло.

— Его кровь на нем самом! — последнее, что крикнул он Тинувиэль. — Я невиновен! Скажи, что я невиновен!

Огромный пес с облачно-серой спиной и белыми боками, вскочил и понесся впереди коней, задавая им скорость хода…

— Страшное место… — прошептал Нимрос.

Ветер с холмов, текущий в ненасытную глотку Анфауглит, дул ему в спину, и лицо было окутано волосами, как тучей.

— Как я отпущу тебя туда одну… — бард повернулся к ней, сжал рукой рукоять меча, потом с усилием выпрямил пальцы. — Бесполезно. Этого демона не одолеть ни мечом, ни заклятием. Тут земля и небо стали орудием убийства. Неужели ты все еще думаешь, что он там, а не скрывается где-то в горах от феанорингов, как скрывался от орков?

— Он там, я уверена, — Лютиэн прищурилась на плывущий горизонт. — И у меня очень мало времени. Так мало, что мне страшно.

— Но ты не берешь ни пищи, ни воды, — Нимрос провел языком по пересохшим губам. — А там лиги и лиги пекла… Дождись хотя бы ночи!

— Нет смысла ждать ночи, Нимрос. Некогда искать пищу и воду. Мы с Хуаном помчимся быстро, так быстро, что ни один всадник не угонится за нами. Он — пес из стаи Оромэ, а я… я — это я.

С этими словами она развернула черный плащ Тхурингвэтиль.

Нимросу стало холодно среди летней жары.

— Достань из вьюка волчью шкуру, что подарили мне люди Хитлума, — приказала Лютиэн.

Пальцы юного беоринга дрожали, когда он развязывал вьюк. Черная шкура тяжело легла на руки.

— Набрось ее на Хуана, — попросила королевна. — Бери коней и скачи прочь. Скачи, не оглядываясь. Я не хочу, чтобы ты видел.

— Да, — он расстелил и расправил шкуру на широкой спине валинорского пса. Тот глухо зарычал, как ворчит человек, вынужденный мириться с чем-то омерзительным ему, когда череп волка лег на его голову. — Да, госпожа моя…

Лютиэн сняла с себя верхнее платье, оставшись только в нижнем, из тонкого голубого льна, и набросила на себя два плаща — свой, чародейский, а сверху — плащ оборотнихи. Нимрос, все такой же растерянный, взял верхнюю одежду из ее рук и покорно подставил лоб для поцелуя.

— Теперь уходи, — кивнула Лютиэн, когда он уложил ее платье во вьюк и склонил голову, прижимая руку к груди. — И не смотри назад. Что бы ни услышал, не смотри.

Порывы ветра стали сильнее, когда Нимрос отъехал дальше меж холмов. Пыль заставила его зажмуриться. Он посмотрел вправо — и увидел на западе, над горами Хитлума, грозовую тучу. Она громоздилась в небе чудовищной стеной, немая и грозная, как войско, ждущее приказа к наступлению. Сколько Нимрос ни вглядывался — она не двигалась, и солнце стояло высоко, так что туча еще не застила его — но от одного лишь ее присутствия там, вдали, на весь мир словно бы наползла тень. Ни единого просвета не было в прочных бастионах облаков, и когда она двинется — а она двинется, подумал Нимрос, когда Анфауглит раскалится вовсю и ветры подуют на нее со всех сторон — то под ней будет темно как ночью.

Жуткий вой, начавшийся глубоко в чьей-то исполинской утробе, набравший силу в мощной глотке и рванувшийся из нее, как из боевого рога, раскатился в холмах — и, словно отвечая ему, поднялся ветер и на миг забил Нимросу дыхание. Кони захрапели и попятились в ужасе, но Нимрос сдержал своего коня, натянув узду и покрепче сжал поводья коня Лютиэн.

— Мы не оглянемся, славные мои, и не повернем, — прошептал он, лишившись голоса от страха. — Вперед, милые, вперед!

Лошади повиновались не сразу, шарахались назад и в стороны — но тут другой звук рассек плотный гул ветра в холмах и подстегнул коней верней бича: скрежещущий, рвущий уши визг задрожал в небесах, и Нимросу пришлось снова изо всей силы сжать поводья в руках и колени на боках лошади — на сей раз чтобы удержаться в седле, когда конь его, прижав уши в животном страхе, что есть мочи рванул вперед.

Нимрос не подгонял коня и не сдерживал его, стараясь держаться спокойнее, чтобы вконец перепуганное животное не понесло — он лишь легонько направил коней на пологий склон. Удалось: проскакав с бешеной скоростью несколько сот шагов, конь выдохся, когда подъем стал круче, успокоился и въехал на холм уже шагом.