Ольга Брилева - По ту сторону рассвета

— Lau. Hi'naro! — и бросил свою кость в огонь.

— Утром мы заложим кострище дерном, — пояснил Берен. — Не стоит оставлять следов, если их можно не оставить.

Вместе с Айменелом и Эллуином они отошли от костра — вымыть руки. Лошади паслись в стороне, одна из них — Эллуинова — почуяв хозяина, вскинула голову и тихо заржала. Тот подошел, отряхивая руки, достал из поясной сумки горсточку орехов, протянул лошади на открытой ладони, приобнял стройного гнедка за шею, взъерошил ему гриву. Гнедой положил голову хозяину на плечо. Уловив улыбку Гили, эльф улыбнулся в ответ. Теперь он был совсем не сердитым.

— Любишь лошадей? — спросил он.

Гили кивнул.

— Это Айарон, — сказал эльф. — Он такой же быстрый и выносливый, как и его отец… Но своенравный. Не любит приказов, не любит, когда погоняют. Правда, Айарон?

— Кто ж любит-то… — проворчал Гили. Эльф снова улыбнулся.

— Как зовут твоего?

— Рыжик, — сказал Гили. — Он старый уже и очень спокойный. Мне его дали потому что я плохой наездник. Он меня не сбросит.

— Да, он уже старый, — услышав свое имя, Рыжик подошел к ним. Гили по примеру эльфа достал орехи — это было выдано ему на завтра, но пожалеть коню щепотку? Мокрые теплые губы прошлись по ладони, в темном, большом как яблоко, глазу коня мелькнул отблеск костра.

— Он уже старый, — продолжал эльф. — Но когда-то это был достойный конь. Жаль. Они умирают так рано… Жаль…

«А нас?» — подумал Гили, но вслух сказал другое:

— А бессмертные кони бывают?

— Бессмертные?

— Ну, вроде как вы. Как эльфы.

— Мы не бессмертны, Гили. Мы живем долго — по вашим меркам, и погибнем только вместе с Ардой. Но это не значит, что мы бессмертны. Мы знаем, что конец наступит, что он неизбежен… Арда еще молода, и впереди много времени, но это время конечно. Называть нас бессмертными — ошибка.

— А в этой вашей Благословенной Земле кони живут столько же, сколько и здесь? Я вот что хотел спросить.

— Там есть лошади, что живут долго… Некоторых привезли сюда, и они дали потомство. Таких много на Востоке, в тех степях, что лежат за Рубежом Маэдроса. Они не живут столько, сколько кони Оромэ. Но все равно — долго. Правда, кровь смешивается, растворяется в крови потомков… Твоя лошадь — не из тех, она местной породы — ласковым хлопком по шее Эллуин отпустил гнедка. — И все равно — это был достойный конь.

Они вернулись к костру, где уже шел разговор.

— …А это и есть работа. Только не kurvё, [24] Kurvё (квэньа) — «искусство», «мастерство» («ё» читается как открытое э; Толкиен использовал этот способ написания, чтобы конечное «е» не принимали за английское «е» немое). «Отцовское» имя Феанора — Куруфинвэ и имя его среднего сына включает в себя этот корень. — Берен сказал квэнийское слово. — Не работа мастера. Это рабский труд. Воины Моргота — рабы.

— Ты сейчас сказал очень важную вещь, — заметил Финрод.

— Воина нельзя сделать рабом, — возразил Вилварин. — Его можно убить. Можно сломить пытками — но тогда он уже не будет воином. Это какое-то несообразие.

— Мне трудно объяснить, потому что трудно понять. Воинский дух в них убит. Они подчиняются — и только. От них требуется лишь одно: во время боя повторять то, что они заучили.

— Если воины Моргота — рабы, то как же им удается преодолеть страх? — Эдрахил вернул книжку Финроду и тот спрятал ее обратно, за голенище. — Раб подчиняется из страха, но из всех страхов смертный страх — сильнее всех. Идя в битву, мы становимся с ним лицом к лицу. Eruhin, который не боится смотреть смерти в лицо, не может быть рабом. Тот, кто боится — не может быть воином.

— Я полагаю, они преодолевают страх еще большим страхом. — Финрод пошевелил уголья в костре. — Я слышал, что если с поля боя бежит один — казнят всю десятку.

Лоссар снова что-то тихо наигрывал. Еще не мелодию — так, какие-то наброски к ней.

— Если армия Моргота построена таким способом, то нам он не годится, — Вилварин пошевелил угли. — Что вообще в ней хорошего? Кому нужна такая армия?

— Тем не менее, Моргот с ней побеждает, — сказал Берен.

— У такой армии есть лишь одно преимущество: она позволяет готовить солдат быстро. Малочисленным армиям такой способ действительно не годится. — Финрод снова подбросил ветку в огонь.

— Вспомните Ущелье Сириона, — Берен зло прищурился. — Они просто забросали наши укрепления своим мясом.

Разговор заглох, эльфы снова запели — и все их песни, даже веселые, были печальны. Огонь угасал, и Гили сам не заметил, как сморил его сон.

Разбудил его голос, ритм монотонного речитатива, который полушепотом проговаривал Берен. Глянув вполглаза из-под ресниц, Гили увидел, что они сидят вдвоем с Финродом, завернувшись в плащи, двумя черными неподвижными изваяниями — только изредка освещал их лица пробегавший по углям сполох.

— …Он приходил один, в темноте, подобный нам обликом, но прекрасней и выше любого из нас. Он говорил, что сердце его исполнено жалости и любви к людям, он обещал научить нас всему, что умеет сам, а умел он много, и многие знания были открыты ему, и мир вокруг нас читал он как развернутый свиток. И мы поклонились его знанию и могуществу, а он назвался Дарителем и сказал, что дары его не иссякнут, пока мы в него верим. И он действительно учил нас, рассказывал о свойствах растений и животных, и о целебных травах, и о руде, что таит в себе металл, и об огне, который может извлечь металл из руды, и о звездах, что сияют в небе, и о Тьме, в которой они сияют…

Гили навострил уши, чтобы не пропустить ни единой подробности — сказка показалась ему интересной.

— …«Все выходит из Тьмы и возвращается во Тьму», — так он говорил. — «Верьте мне, ибо это я создал из Тьмы Арду, Солнце, Луну и звезды, я создал и вас, и могу вас ввергнуть во Тьму, если такова будет моя воля. Но воля моя такова, что я хочу вас от Тьмы спасти. Те голоса, о которых вы говорили — их насылает Тьма, которая хочет вас поглотить, и глупец, кто им верит». Однажды он ушел и долго не возвращался, а тем временем тьма пала на мир, и все мы впали в отчаяние — неужели она пришла, чтобы нас поглотить? И тогда он явился вновь, и был одет в пламя, и сам был подобен пламени. Мы пали перед ним ниц, а он сказал: «Среди вас есть еще те, кто поклоняется Тьме, и оттого Тьма пришла за вами. Теперь настал час выбирать, кто будет вашим владыкой — Тьма или я? Только быстрее, потому что нет у меня времени вас уговаривать, меня ждут иные царства и свои дела». И мы поклонились ему, и признали его верховным владыкой, и поклялись не внимать больше голосам из темноты. «Да будет так», — сказал он. — «Тогда постройте мне высокий дом на холме и назовите его Домом Владыки. Я буду приходить туда по своей воле и выслушивать ваши просьбы.» И было по слову его: мы выстроили высокий дом, и когда он вошел туда, все озарилось, словно огнем. «Есть ли среди вас еще те, кто внемлет голосам из темноты?» — спросил он. — «Если есть — пусть выйдут». Такие еще были, но они побоялись выйти, и тогда он сказал: «Склонитесь передо мной и присягните мне». И мы поклонились ему и сказали: «Воистину, ты один велик, и все мы — дети твои». Тогда он словно вспыхнул и нас опалило жаром, а после он исчез, и стало еще темнее, чем прежде.