Джон Толкиен - Дети Хурина

В густеющих сумерках Мим провел своих спутников мимо озерца, в котором уже отразились неяркие звезды среди теней березовых крон. У входа в пещеру он обернулся и поклонился Турину.

— Добро пожаловать, господин! — промолвил он. — Добро пожаловать в Бар-эн-Данвед, Дом-Выкуп. Ибо так отныне и зваться ему.

— Может статься, что и так, — отозвался Турин. — Но сперва погляжу я на него.

И Турин вошел внутрь вместе с Мимом, а остальные, видя, что вожак не побоялся переступить порога, поспешили следом: даже Андрог, который не доверял гному более прочих. Вскоре оказались они в непроглядной темноте, но Мим хлопнул в ладоши и из-за угла выплыл огонек — из коридора в глубине внешнего грота появился еще один гном с факелом в руках.

— Ха! Вот так я и думал, что промахнулся! — посетовал Андрог. Мим же быстро переговорил со вторым гномом на своем собственном резком и хриплом языке. Вести, похоже, немало его встревожили или рассердили: он опрометью кинулся в коридор и исчез. Теперь и Андрог всецело склонялся к тому, чтобы идти вперед.

— Нападем первыми! — воскликнул он. — Там их, чего доброго, целый улей; зато они ростом не вышли.

— Там их только трое, сдается мне, — отозвался Турин и пошел вперед; изгои пробирались следом — ощупью, водя руками по шероховатым стенам. Не раз и не два коридор резко сворачивал то туда, то сюда; наконец впереди забрезжил тусклый свет, и изгои вышли в небольшую, но величественную залу, слабо освещенную светильниками, на тонких цепочках подвешенными к потолку, что терялся во мраке. Мима там не было, однако слышался его голос; идя на звук, Турин приблизился к дверям во внутренние покои, что открывались в глубине чертога. Он заглянул внутрь: Мим стоял на коленях на полу. Рядом с ним безмолвно застыл гном с факелом, а на каменном ложе у дальней стены лежал еще один гном.

— Кхим, Кхим, Кхим! — стенал старый гном и рвал на себе бороду.

— Не все твои стрелы пролетели мимо, — промолвил Турин Андрогу. — Но может статься, злом обернется твой выстрел. Бездумно спускаешь ты тетиву; боюсь, и не успеешь ты набраться ума-разума, ибо не заживешься на этом свете.

Покинув остальных, Турин неслышно вошел в покой, приблизился к Миму и заговорил с ним:

— В чем беда, хозяин? — спросил он. — Я владею искусством целительства. Не могу ли я помочь тебе?

Мим обернулся; в глазах его пылал алый отсвет.

— Не можешь; разве что в твоей власти повернуть время вспять и поотрубать жестокие руки твоим людям, — отвечал он. — Это сын мой. В грудь ему попала стрела. Он никогда уже не заговорит. Он умер на закате. Вы же связали меня и не пустили к нему, и не смог я исцелить его.

Долго подавляемая жалость вновь захлестнула сердце Турина — словно родник забил из камня.

— Увы! — промолвил он. — Я бы отозвал эту стрелу, кабы мог. Теперь дому сему и впрямь зваться Домом Выкупа, Бар-эн-Данвед. Ибо поселимся мы здесь или нет, я почитаю себя твоим должником; и если когда-нибудь обрету богатство, заплачу я тебе данвед полновесным золотом за смерть сына, в знак моей скорби, пусть золото и не порадует более твоего сердца.

Тогда поднялся Мим и долго глядел на Турина.

— Я выслушал тебя, — сказал он. — Ты говоришь как гномий владыка древних времен: дивлюсь я тому. Теперь поостыло мое сердце, хотя и нет в нем радости. Свой собственный выкуп выплачу я: вы вольны жить здесь, коли хотите. Но вот что прибавлю я: тот, кто выпустил стрелу, пусть сломает лук свой и стрелы и положит обломки к ногам моего сына, и впредь да не возьмет он в руки стрелы и да не согнет лука. Если же нарушит он запрет, то от лука и стрелы и погибнет. Такое проклятие налагаю я на него.

Устрашился Андрог, услышав о проклятии, и сломал лук свой и стрелы, и сложил их к ногам убитого гнома, пусть и с превеликой неохотой. Но, выходя из покоя, злобно оглянулся он на Мима и пробормотал себе под нос:

— Говорят, проклятие гномов не теряет силы; ну так и проклятие человека порою сбывается. Да сдохнет он со стрелой в глотке!

Той ночью расположились они в зале и забылись беспокойным сном под причитания Мима и Ибуна, второго его сына. Никто не понял, когда именно стихли стоны; но когда пробудились наконец изгои, гномы куда-то исчезли и вход во внутренний покой был завален камнем. День опять выдался погожим; под лучами утреннего солнца изгои вымылись в озерце и сготовили скудный завтрак; а пока утоляли они голод, перед ними предстал Мим.

Гном поклонился Турину.

— Он ушел; все сделано как надо, — промолвил он. — Он лежит рядом со своими праотцами. Время вернуться к жизни, как бы ни был короток отпущенный нам срок. По сердцу ли вам дом Мима? Уплачен ли выкуп и принят ли?

— Уплачен и принят, — отвечал Турин.

— Тогда все здесь ваше, обустраивайтесь как хотите, с одной лишь оговоркой: покои, ныне закрытые, никому не должно открывать, кроме меня.

— Мы слышим тебя, — отозвался Турин. — Что до нашей жизни здесь; убежище кажется безопасным, однако ж нужна нам пища и многое иное. Как нам отсюда выйти; более того, как нам сюда вернуться?

К вящей тревоге разбойников, Мим расхохотался гортанным смехом.

— Уж не боитесь ли вы, что последовали за пауком в самое сердце его паутины? — спросил он. — Нет, Мим людей не ест. Да и не совладать пауку с тридцатью осами разом. Видите, вы во всеоружии, а я стою тут с пустыми руками. Нет, нам придется все делить поровну, вам и мне: кров, и снедь, и костер, а может, и иную какую добычу. Дом, сдается мне, вы станете стеречь и держать в секрете ради своего собственного блага, даже когда узнаете входы и выходы. Со временем вы их заучите. А до тех пор, ежели соберетесь выйти, так Мим либо Ибун, сын его, будет вам провожатым; кто-то из нас отправится с вами и с вами же и вернется — либо дождется вас в каком-либо хорошо знакомом вам месте, что сумеете вы отыскать без нашей помощи. С каждым разом все ближе и ближе к дому будет такое место, сдается мне.

Согласился Турин с гномом и поблагодарил его; и порадовались изгои в большинстве своем, ибо в утреннем свете, в разгар лета, жилище это радовало глаз. Недоволен был один лишь Андрог.

— Чем скорее овладеем мы входами да выходами и станем сами себе хозяева, тем оно лучше, — проворчал он. — Не бывало того прежде, чтобы, отправляясь на вылазку, таскали мы за собою пленника, тем паче затаившего обиду.

Весь день изгои отдыхали, начищали оружие и чинили снаряжение; запаса снеди у них оставалось на день или два, а Мим принес им еще. Три вместительных котла для стряпни ссудил он гостям, снабдил их дровами; приволок и мешок.

— Мелочь, безделица, — хмыкнул он. — Не стоит и красть. Дикие коренья, и только-то.

Будучи вымыты, коренья оказались под кожицей белы и мясисты, а в сваренном виде весьма вкусны, вроде хлеба; порадовались им изгои, ибо хлеба давно не видали, вот разве что изредка удавалось ограбить какой-нибудь дом.