Александр Прозоров - Повелитель снов

«Немцы», — без посторонней подсказки догадался Зверев. За одну только атаку, причем неудачную, только их полк потерял больше людей, чем вся дивизия при разгроме румынского участка фронта.

Танки и казаки остановились примерно в полутора километрах от города. Немцы не стреляли. Противотанковые расчеты боялись выдать себя раньше времени, а другой артиллерии у них, скорее всего, и не было. Лейтенант умчался в штаб, а вернувшись, зло приказал коноводам отвести лошадей, а остальным бойцам — окапываться.

— Хотели обойти немцев, через Похлебин, — бросил он сквозь зубы. — Но у танкистов, оказывается, топливо кончилось. Лишних двадцати километров не вытянут. Зубатин, Крылов — в дозор. Обойдите, гляньте, что там у фрицев происходит. Только под выстрел не подставьтесь. Смотрите издалека.

— Вот тебе и танки, князь, — припомнил давешний разговор сержант. — Кончился керосин — и все. Бесполезный хлам. И, язви их в душу, вечно они в самый нужный момент встают. Как специально подгадывают… Ты копай, копай! Чем глубже стрелковая ячейка, тем дольше стрелок живет. И это… За коноводами сходи, наших коней расседлай, а потники сюда принеси. На дно ячейки постелим — уже теплее. А то на голой земле лежать — все яйца отморозишь.

Еще больше казакам испортил настроение вернувшийся дозор. Оказывается, в городе и на железной дороге за ним фашисты разгружали эшелоны с машинами, танками и пушками. Если не разгромить их сейчас, пока половина техники на платформах — завтра эта техника начнет громить уже кавалеристов. Но танки — не лошади. Коня в крайнем случае и голодного пришпорить можно. А «тридцатьчетверки» без солярки стояли на месте, хотя от них сейчас зависела жизнь и смерть многих сотен людей…

Бойцы четвертого кавалерийского корпуса не знали, что в эти самые часы в Котельниково выгружалась и разворачивалась прибывшая из Франции шестая танковая дивизия, командир которой, Эрхард Раус, впоследствии приведет бездействие вставших перед городом советских войск как пример безмерной русской глупости: ему, дескать, безропотно и беспрепятственно дали подготовиться к боевым действиям. Однако никому из красных командиров и в голову не могло прийти бросить в атаку людей, не прикрытых танками, без поддержки гаубиц и пушек. Кстати, сам Раус особой инициативы тоже не проявил, уничтожить безмолвные и неподвижные ударные части врага не попытался. Поэтому боевые действия возобновились только третьего января и возобновились Красной армией — когда ушедший далеко вперед корпус догнала его артиллерия, а в баки «тридцатьчетверок» потекла живительная зимняя солярка. Кавалеристы, теперь уже спешенные, попытались выполнить задуманный несколько дней назад маневр: обойти Котельниково с тыла, через Похлебин и реку Аксай.

Первый эскадрон в наступлении не участвовал. Они остался прикрывать уже не сам корпус, а ведущие огонь куда-то за полтора десятка километров гаубицы и тысяча сто тринадцатый зенитный артполк.

— Наступают… — лежа на спине, прислушивался к далекой канонаде Шеремет. — Только медленно идут. Видать, тяжело. С немцами плохо, они никогда не драпают. То есть бывает, но редко. Немец обычно в окопе дохнет, а не по полю улепетывая. Нам как-то пленный признался, что у них за отход без приказа сразу штрафбат положен.

— Так и у нас штрафбат, — заметил Зверев.

— Э-э, ты не сравнивай, — усмехнулся сержант. — У нас из штрафбата с возвращением всех наград, званий и должностей отпускают, коли кровью искупил. А у фрицев он пожизненный, пока не сдохнешь. И заградотряды, говорил, у них не из немцев, а из русских полицаев. Так что те стреляют в отступающих без разбора, беседы не ведут. Им на фрицев наплевать. Представляешь — у нас заградроты из эсэсовцев? От них не назад, а вперед побежишь… Кстати, Талисмана чего-то давно не видно. Хоть бы беседу какую провел, что ли?

Словно в ответ, земля затряслась — в степи между кавалеристами и гаубицами заплясали многочисленные разрывы. Канонада длилась минут двадцать, после чего из-за домов и развалин далекого Котельниково поползли танки — почему-то без поддержки пехоты.

— Смотри, «ганомаги», [7] Немецкий бронетранспортер. — обрадовался сержант, доставая из-за пазухи затвор. — Это наши мишени, сейчас мы их оприходуем. Патрон!

Позади почти на минуту наступила тишина, после чего земля под немецкими танками вздыбилась, их закрыло сплошной стеной разрывов. А когда мерзлые комья упали, стало видно, что перед городом остались три искореженные машины — прочие отступили.

— Ну что такое! — обиделся Шеремет. — И стрельнуть не дали…

Тут земля затряслась снова — но на этот раз фашисты довольно точно накрыли позиции гаубиц. Минут пять — и град снарядов рухнул уже на зенитчиков. А потом танки выползли на поле снова.

— Ну теперь они мои! — припал к прицелу сержант. Грохнул выстрел — но кому он предназначался, Андрей не знал. — Патрон!

Хлопнул новый выстрел.

— Патрон!

После небольшой задержки ожила гаубичная батарея — только на этот раз она била намного реже. Может, там осталось лишь два ствола из десяти. Затем, тоже редко, начали стрелять зенитчики. Потеряв две машины из-за слетевших гусениц и еще одну, опрокинутую близким гаубичным разрывом, немцы снова отступили, и опять по артиллеристам принялись гвоздить немецкие пушки. Им, со значительным опозданием, ответила гаубица.

— Вот ведь упрямые какие… — перевернулся на спину и прижался спиной к земле сержант. — Уроды. Мы ведь им все машины пожжем, не на чем удирать будет.

— Чего они сюда-то лезут? — тоже пригнул голову Андрей. — Наши ведь там, за Аксаем наступают.

— Окружить хотят. Невдомек баранам, что кавалерия в окружении только лучше дерется. Чужой тыл — это наша передовая. Нас в окружение только пропусти.

— Вы как, казаки? — упал рядом с ними на землю замполит. — Семи танков у фрицев уже нет. Еще три в Похлебине сгорели, наши по рации похвастались. Отвлечем немца на себя, им там легче будет. А стволов пушечных у нас на три дивизии хватит, отгоним фашиста. И вообще, мужики, — неожиданно подмигнул он. — Я здесь, с вами. Не пропадем.

Младший лейтенант поднялся и побежал к следующему окопчику, выдолбленному в промороженной на полметра земле.

— Талисман нары… — начал было сержант, но тут взрывная волна от совсем близко упавшего снаряда выбила Зверева из неглубокой стрелковой ячейки. Он охнул от боли, приподнялся — однако новый взрыв надолго погасил сознание.

Пришел Андрей в себя от страшной боли, ломающей все тело. И от тишины. Он попытался встать — но потерял равновесие, скатился в какую-то яму. Стало страшно, и он торопливо выполз по склону наверх. Вокруг лежали гранаты. Много гранат. Зверев вспомнил, что взял на позицию шесть противотанковых и шесть пехотных. Они так и лежали, вперемешку. А от домиков опять ползли танки, вслед за которыми трусили человеческие фигурки. В шинелях, похожих на крысиные шкурки.