Евгений Адеев - Небо в огне

— У каждого в этом мире свои пути-дороги, — пожал плечами Волк. — Видно, мой путь некоторое время пролегал мимо твоего двора, княже.

— А жаль, — Владимир пригубил вина. — Твой голос тешит мой слух, а твои воинские подвиги сами по себе достойны песни.

— О том не мне судить, — вновь пожал плечами певец. — И песни, и подвиги имеют могут быть оценены лишь сторонним взглядом.

Владимир кивнул.

— Ты прав, — молвил он. — И потому я был бы не против послушать что-нибудь новое.

— Я твой гость, княже, — ответствовал витязь. — И твое слово здесь — закон.

— Я прошу тебя не на правах хозяина, и даже не волею Великого Князя, — покачал головой Владимир. — Я прошу тебя просто как человек, чью душу трогают твои песни. Как один из многих.

Волк поклонился.

— Это для меня еще большая честь.

Князь кивнул, сделал широкий жест, и для гостя тут же освободили место за столом. Волк отрицательно покачал головой, лихо перекинул через плечо ремень лютни, быстро пробежал пальцами по струнам, проверяя настройку. Лютня откликнулась чистыми глубокими переливами, и певец удовлетворенно улыбнулся. В палате меж тем потихоньку стали умолкать голоса пирующих, вдруг стало очень тихо.

— Чтож, — ясно прозвучал в этой тишине голос Владимира. — Потешь нас, воин-певец, чье искусство равняют с божественным даром вещего Бояна.

Волк задумчиво взглянул на князя, потом лицо его вдруг озарилось лучезарной улыбкой.

— Подожди, княже, — сказал он, поправляя ремень лютни. — Возможно, я придумал кое-что поинтереснее…

Он направился к дальнему концу стола, где в окружении вельмож и богатырей восседал старый Боян, любовно положив на колени сладкозвучные гусли. Волк наклонился к великому певцу, они о чем-то зашептались. Боян кивнул, перехватил гусли, быстрые пальцы извлекли из серебра струн несколько звуков. Волк с отрешенным видом крутил колки лютни, струны плавно гудели меняя тона. Взгляды всей палаты заворожено следили за двумя искусными творцами чарующих звуков, гадая. что же задумал Волк. Даже Владимир подался вперед, с возрастающим интересом наблюдая за певцами.

Волк, наконец. удовлетворенно хмыкнул, быстро извлек несколько звуков, кивнул с довольным видом, они с Бояном вновь зашептались.

Гости хранили мертвое молчание — слышно было даже, как во дворе терема топчутся у коновязи лошади. На глазах у всех происходили загадочные приготовления к великому таинству, имя которому — музыка.

Боян быстро перебирал струны, Волк что-то говорил ему, тот кивал или переспрашивал, вновь извлекал из звонкого дерева мелодичные переливы звука. Владимир уже начал ерзать от нетерпения. но торопить не решался — певцы лучше знают, как им делать свое дело.

Наконец Волк и Боян, похоже, пришли к согласию. Воин-певец отошел чуть в сторону, вновь поклонился князю, а потом и всей палате на четыре стороны, выждал, когда тишина вокруг достигнет наивысшего напряжения, и тронул серебро струн…

Тончайший перебор возник из пустоты, возвысился, наполнил палату чередой волшебных звуков. Волк выводил мелодию, пальцы порхали по грифу неуловимыми, изящными движениями. Серебристые переливы набирали силу, заполняли тишину палаты, и когда непрерывно возрастающая мощь их достигла некой неуловимой черты, в ее поток вдруг уверенно и твердо вступили гусли Бояна. Две темы слились в одну, стали единым целым, заполнили пространство Золотой Палаты, и игра теней вторила мерному дыханию океана звуков.

И вот в искусном плетении дивной музыки появился новый узор — в ткань мелодии вплелся сильный, чистый голос Волка, возвысился, взвился к потолку, всколыхнул пламя лампад…

Вся палата — именитые гости, богатыри, вельможные бояре и сам Великий Князь заворожено застыли, внемля голосу певца…

Илья Муромец замер с поднятой кружкой, так и не успев донести ее до рта… В темноте у дверей палаты блестели остановившиеся глаза Велигоя… Добрыня осторожно оперся подбородком на руку, боясь скрипнуть столешницей… Ратибор Теплый Ветер упустил ложку в супницу с ухой. но это его мало волновало… Алеша Попович смотрел на певца восторженным взором, машинально оглаживая навершие сабли…

«Нет… — отрешенно подумал Владимир, — Не так. Или все-таки ИМЕННО так? Олег пал не потому, что стремился чего-то достичь. Как раз наоборот… Ему бы никогда не удалось то, что сумел я — он был по-другому скроен. Как и Ярополк. Но в том как раз была та лютая жажда действия, которой не хватало только одного: умения достигать цели. Потому-то у Ярополка и шло все наперекосяк… и это в конце концов привело его к бесславному, безумному концу. Он заслужил это. Хотя бы за смерть Олега. Который, пожалуй, тоже заслужил смерть именно такой, каковой она и настигла его… Или нет? Или это я безумен, и у меня на руках кровь ОБОИХ моих братьев?»

«Нет! Не я виноват в смерти Олега. Он пал глупо, бесславно, в том самом бою, который и боем-то не был, умер смертью, которая не смерть, а срам один… Потому что слишком верил брату, не зная, на что способен Ярополк в своей безумной жажде власти… Полной власти. Но не столь же ли безумен и я сам?…»

«О чем это он? Что хочет этим сказать? Неужели вещим взором певца прозревает дальше, глубже? Неужели предстоит что-то… Что-то другое. Что-то небывалое и потому пугающее… О ЧЕМ ПЕСНЯ ЕГО?…»

Голос певца умолк. Но музыка осталась, наполняя воздух замирающими переливами. Все тише… Тише… Тише… А потом исчезла и она, и никто не сумел уловить мгновения, когда звук сменился тишиной.

Волк опустил лютню, под гробовое молчание поклонился гостям и князю. Владимир смотрел на певца остановившимся взором, не в силах вымолвить ни слова. В тишине шумно вздохнул Илья, послышался булькающий звук — старый богатырь прочищал мозги пивом, основательно приложившись прямо из горла. Добрыня едва заметно качал головой. Волк заметил, как на другом конце палаты Ратибор из своего угла сделал недвусмысленный жест, постучав пальцем по лбу. Воин-певец переглянулся с Бояном, старик ободряюще кивнул — мол, все в порядке, так оно и надо. Волк облегченно вздохнул.