Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

Знакомый купец, желая услужить Богумилу, поклялся скорее сгинуть, но доставить его племянника в шумную гавань многолюдного Ральсвика. Старый волхв торопил: подняться по Волхову к Ладоге без хлопот можно было разве что весной — при высокой воде.

Словене скоро миновали студеные волны озера Нево, над которым рыскали в поисках поживы неутомимые ветра-стрибы. В неделю, при попутном ветре, достигли Выжбы. От прежних обитателей сей земли — готов — осталось лишь название. Словене осели тут давно, постепенно отвоевав у некогда грозного соседа столь важный и удобный на торговых морских путях остров. А от него до Буяна рукой подать, коли Посвист не взбеленится.

Ветер как раз был северный, когда на торговые лодьи Новагорода, словно коршун из-за туч на белу лебедь, вышел свей. Быстроходные шнеки выскочили внезапно, как только за кормой показалась желтоватая полоса Готланда. Свейские корабли ринулись наперерез. Даже при спущенном парусе, двигались они легко и ходко: несколько мощных гребков и… Словом, когда словене заметили врага, викинги уж близились к борту борт и были готовы к яростной схватке.

Пронзительный свист множества стрел сливался с гулом каждой тетивы. Мороз леденил кожу. Ругивладу казалось, что все целятся прямо в него и вот-вот попадут! Хотелось ничком упасть на дно, вжаться, не шевелиться, больше не вставать.

Числом свеи едва ли серьезно превосходили новгородцев. Но вот рухнул кормщик. Франциска [7] [7] франциска — боевой топор, клинок которого сверху и снизу образует кривые загибы. В случае надобности употреблялся и как метательное оружие врубилась ему в грудь, ломая ребра. Пытаясь закрыть купца щитом, повалился, пронзенный стрелами, рослый телохранитель…

Затем сцепились, жестоко, яростно, как боги в последней битве этого Мира.

— Руби кошки! — услышал Ругивлад отчаянный крик.

Орали Ругивладу, полагая, что на большее хилый юнец не годен. Стряхнув близкое к обмороку оцепенение, он судорожно ухватился за топор. Железко высекало икры, но багры не поддавались. Крючья намертво скрепили оба корабля.

Заскрипели мостки, превращая палубы в поле одной кровавой сечи.

В отчаянии Ругивлад обернулся. Да тут уж не разобрать, кто свой — кто чужой! Словенские варяги, верные клятве, «умереть, но не выдать нанимателя», рубились отчаянно, хоть и потеряли половину своих. Свеи наседали, напористо, лихо, умело, уверенные в близкой победе.

Долговязый новгородец, ловко уклонившись от секиры, перехватил запястье противника. Кулаком, точно кувалдой, огрел зарвавшегося викинга. Сгреб в охапку, швырнул в воду. Ругивлада умыло солеными брызгами. Яро сверкнул клинок, удачливый свей достал силача косым ударом, в который раз окровавив металл. Ругивлад бросился под ноги викингу и тот, перелетев через словена, ударился о скамью. Нож новгородца с чавканьем вошел в свея по самую рукоять, пригвоздив его к палубе.

— Вот и сочлись! — услыхал Ругивлад.

Но и сам долговязый больше не встал. Прислонившись к борту, он удерживал кишки, выползающие сквозь ужасную рану.

В самый разгар боя, не замеченная ни словенами, ни свеями, справа от шнека выросла новая лодья. По ее высокому борту в страшном молчании, предвкушая упоение сечи, стояли обнаженные до пояса воины. Глаза их горели ненавистью. Загорелые тела были расписаны могучими рунами. Руги!

Откуда взялись? Не наше дело. Видать, сами боги послали!

Палубу тряхнуло от удара. И разом с десяток свирепо рычащих бойцов ринулось в гущу схватки. Так на силу нашлась мощь, а на умение — мастерство. Дикую ватагу вел Лютогаст. Грозный воин, чьим именем по одну сторону моря — чужую — пугали детей, а по другую, славянскую, боготворили. Казалось, сам осьмирукий Ругевит, бог войны, вселился в него! С такой мощью и скоростью разили клинки! Повергали, секли, сносили головы, кромсали непрочную плоть, собирая богатую жатву. И с Лютогастом была сама Удача.

На шнеке свеев прикончили быстро, тела торопливо сбрасывали за борт. Однако, на той лодье, где находился Ругивлад, еще кипел яростный бой. Безысходность придала врагу и силу и упорство.

Сам купец дрался храбро, но вот тяжелая секира снесла ему пол-лица. Ругивлада вывернуло, он ухватился за живот, споткнулся о мертвое тело и растянулся на липких от крови и мозгов досках… В тот же миг на юношу кинулся бородатый кряжистый воин с прямым норманнским мечом. Ругивлад швырнул в него первое, что попалось под руку: кисть, еще теплую, со скрюченными пальцами. Свей уклонился, тут же меж ними возник кто-то из воев Лютогаста. Викинг ловко повел оружие вверх. Нежданный спаситель, дрогнув всем телом, начал оседать. Но смазанное, почти неуловимое движение железа достало и его противника. Свей так и рухнул с клинком в шее. Из рассеченных артерий струями выхлестывалась алая кровь.

В страхе от полной беспомощности словен склонился над спасшим его незнакомцем. Руг пытался что-то вымолвить, но тщетно. С губ слетал только хрип.

— Руг… — прошептали немеющие уста. — Руг… волод…

Парень приблизил ухо к хладным губам умирающего.

— Ругивлад… — послышалось ему.

— Ругивлад, — ответил он и продолжил торопливо. — Тебя зовут Ругивлад?.. Отныне это мое имя! Я не посрамлю его. Твои братья — мои братья, а сестры — мои сестры. Я буду опорой в старости твоей матери и защитой сыну…

— Научи… его…! — выдохнул руг.

Парень кивнул и тут же подумал: «Но сперва всему научусь сам!»

Впрочем, эти последние слова предназначались не ему. Рядом на колено опустился Лютогаст, прощаясь с мертвым соратником. Витязь перевел пронзительный взор на смущенного словена, но юноша встретил этот взгляд, не опуская глаз. И новый Ругивлад почуял, как расправляются плечи, как неистово бьется в груди сердце, точно вместе с именем принял он и гордый дух павшего.

— Решив убежать, я убедил себя в том, что нет любви без корысти, — продолжал он рассказ. — Люди чаще врут, когда говорят, мол, любят они.

— Или хотят обманываться, — поправил Ругивлада Седовлас, принимаясь за новое яблоко.

— Скажи, колдун, разве можно осознавать любовь?! Нет! Только чувствовать! И заветные слова «я тебя люблю» несут в себе разум: мысль о том, как добиться ответного чувства.

— А другой любви ты и знать не желал, — подтвердил старик.

Лицо его заметно порозовело, а от яблока не осталось и огрызка.

— Почему я обязан следовать по пути, предначертанному родом и богами? Эта мысль не давала мне покоя. Так я усомнился в непререкаемом законе своего смертного племени. Но разве можно все время идти против судьбы? Рано или поздно человек останавливается и, выбрав, превращается в раба своего выбора. Меня учили лучшие волхвы Арконы. День и ночь я вчитывался в черты и резы, но разочарование всё усиливалось. Я постигал секреты мастеров клинка и открывал тайны волшебного искусства. Я пускался в самые безумные предприятия. И там, где в девяти случаях из десяти иной бы не уцелел, — мне везло… Я странствовал — по советам учителей — и повидал немало.