Дмитрий Сорокин - Оберег

— Хде энто мы? — удивился один из них.

— В драке! — рявкнул Руслан, уже рубясь с двумя сабельщиками сразу.

— Пора поразмяться, что ли… — бесцветным голосом протянул второй балбес, неторопливо направляясь к трем цыганам, обходившим Руслана справа. Тут же он получил вскользь кнутом пор руке, взревел и озверел. — Ах, так?! Ну ла-адно! — Увесистыми кулачищами он быстро успокоил своих противников, резво вернулся к своему ящику и вынул из него огромную дубину. Его брат уже успел вооружиться точно такой же. И пошла-поехала потеха: Руслан в центре, балбесы с боков лупили цыган почем зря. Богатырь несколько раз предлагал прекратить бессмысленное побоище, но цыгане упрямо перли на меч и дубины. Руслан уже старался не убивать, а калечить: ярость прошла, и он не видел смысла в чрезмерной жестокости. Братья Эйты, не задумываясь о последствиях, просто лупили своими дубинами всех, кто под руку подворачивался.

Наконец, когда на ногах осталось стоять чуть больше дюжины мужчин, а женщины и дети завывали, кляня судьбу, что привела их на эту дорогу, цыгане пошли на мировую. Руслан мутнеющим взором смотрел, как они грузят трупы и раненых в свои кибитки, как разворачивается их караван и на предельной скорости убывает туда, откуда пришел. Все раны, полученные в недавнем бою с древлянами, открылись и кровоточили; силы окончательно оставили богатыря. Но лишь тогда, когда стих последний отзвук убегающего табора, Руслан позволил себе опуститься на траву.

— Эй, ты чего? — ошалело спросил его один из братьев. — Помираешь, что ли?

— Эй, ты давай, того, не помирай! — возмутился второй. — С кем мы выпивать будем?!

— Знахаря бы… — чуть слышно пробормотал Руслан и лишился чувств.

В чистом поле, возле тракта, среди конского навоза, луж крови, и прочих следов жестокой сечи, над бесчувственным раненым богатырем стояли два совершенно одинаковых громадных детины с дубьем в руках и озадаченно чесали в затылках.

— Эй, ты, что делать бум?

— А я знахарь? Я знаю?!

— Может, закопаем?

— А если он еще живой?

— А ну и что?

— Как это «что»?! Он же нам наливал! И, потом, из такой дыры в мир вытащил! Почитай, наш третий братуха. Родного брата — и живьем закопать?! Не, я так не могу.

— Да, нехорошо получилось бы…

— Так че делать-то бум?

— Он сказал: «Знахаря бы», я точно слышал. Надо найти знахаря и сюды привесть.

— А можть, он до знахаря уже загнется?

— Тогда надо его к знахарю снести.

— На себе, что ли?

— Зачем? В сундук наш упихаем — и к знахарю.

— Ну ты даешь! Я б ни в жисть не додумался! Постой, а если он — в сундук, то мы-то как же?!

— А ножками. А ты что, думал до знахаря в сундуке ехать? Сундук, брат, сам ездить не умеет. А жаль. Найти б колдуна толкового, чтоб зачаровал его хорошенько, и колеси себе по свету! Сегодня здесь подрался, завтра там…

— Да, это жизнь! А и сегодня неплохо подрались…

Почесав языки еще некоторое время, они все-таки уложили Руслана в свой огромный ларь, без видимых усилий подняли на высоту своего роста и шваркнули об землю. Ларь съежился, и старший брат (в смысле, тот, что чуть поумнее), положил его в карман. Еще некоторое время заняло пространное обсуждение направления, в котором следует поискать знахаря. Наконец, братья в несчетный раз взлохматили свои тысячу лет не мытые затылки, и пошли вслед умчавшимся цыганам. Шмель, с безопасного расстояния наблюдавший ход сражения, увидев, как Руслана положили в ящик, потрусил за ними.

Очень скоро выяснилось, что молча дрыхнуть в ларе — одно, а молча идти бок о бок по дороге — совсем другое.

— Эй ты, давай поговорим.

— Давай. А о чем?

— А что, есть разница?

— Да, по-моему, нет.

— Тогда давай сказывать байки.

— Давай. Кто первый?

— Ты. Ты старшой, я уступаю.

— Лады. Тогда слушай. Жила была одна овечка…

— А что такое «овечка»?

— Не знаю, только байка так начинается. Не перебивай. Жила-была, значит, одна овечка. Не простая, а золотая. Ничего в жизни она не делала, только спала да травку щипала…

— Чтоб я так жил! Только чтоб еще и подраться!

— Не перебивай, говорю! А то так звездану — закачаешься. Ну, вот. А прознали в далекой земле про нее могущественные… тьфу, запамятовал. Хоть тресни, не могу вспомнить, как они назывались…

— Так что, треснуть?

— Я т-те тресну! Слушай дальше. В общем, эти самые, которые могущественные, узнали про ту овечку, захотели ее привезти к себе. И послали за ней корабль, битком набитый героями.

— А что такое «корабль»?

— А я откуда знаю?! Сколько раз говорить: не перебивай! А не то ка-ак…

— Молчу, молчу.

— И поплыл геройский корабль за той овцой. Много чего по пути повстречали те герои…

— Прости, что опять перебиваю. А герои — они-то кто? Тоже не знаешь?

— Про них как раз знаю. Это такие ребята, которые ничего в целом свете не боятся, а вот зато подраться любят…

— О! Это ж про нас! Мы с тобой, выходит, герои и есть?

— А то как же! Слушай. И бешеные камни видели, и с драчливыми зубами бились, и красавиц покоряли…

— Зачем?!

— Видать, надо было. Потом доплыли они до той овцы, схватили ее, зашвырнули на корабль и скорее обратно. Ну, успех такого дела полагается обмыть. День, другой обмывают — хорошо гуляют, все им мало. А на третий день глядь — закуска кончилась! Какая ж пьянка без доброй закуски? Это уже хворь зеленозмийская, а не приличное веселье… В общем, ухомякали они ту овечку и на том веселиться перестали. Как раз к тому времени, как к родному берегу причаливать, они и проспались. Глядь — а от овечки золотой одна шкура осталась! А что да как было — про то никто не помнит, потому как все пьяные вусмерть были. Давай они промеж собой разбираться: кто овечку сожрал? Побили, а то и поубивали герои друг друга изрядно. А как приплыли, так местный царь и шкуру у них отобрал. Представляешь? Ну, герои, конечно, расстроились да разобиделись, и пошли заливать такое горе… Кстати, это что за зверь за нами топает?

— У, здоровый какой! Может, это овечка и есть?

— А кто его знает… Может, и овечка.

— Так чем дело-то у тех героев кончилось?

— А чем оно еще могло кончиться? Спились они к кощеевой матери…

— Жалко… А что ж они морду тому царю не набили?!

— Я про то не знаю.

Некоторое время удавалось идти молча. Шмель все так же брел за верзилами, стараясь не приближаться более, чем на сто саженей. Наконец, им опять надоело молчать.

— Теперь давай ты рассказывай.

— Ну, ладно. В некотором царстве, все в том же государстве, жила да была девка красоты неописуемой…

— А что значит «неописуемой»?

— Это значит, что и представить себе невозможно. Теперь ты давай не перебивай, а не то осерчаю!

— Ладно, ладно, умолкаю.

— Вот. Взял ее за себя царь тамошний…