Валерий Вотрин - Последняя чаша гнева

Они спешились и вошли внутрь. Некий остался во дворе. Через короткий коридор они попали в большую комнату, по всей видимости, единственную во всем доме. Кроме широкой лежанки в углу, двух стульев и грязного, сбитого из трухлявых досок стола, в комнате ничего не было. За столом, на котором стояла пустая бутылка, сидел человек. Его угрюмый вид наводил на мысль о потере близкого родственника, а отросшая железная щетина на подбородке — об отсутствии бритвы, по крайнем мере, дня два. На человеке были бахромчатые кожаные штаны, красная куртка с засаленными рукавами и широкополая шляпа с провисшими полями, из-под которой торчал крупный нос красновато-бурого цвета.

Чойс остановился перед столом.

— Ты Фонсека? — осведомился он.

Человек за столом меланхолически качнул головой, но из-под нависших полей на Чойса сверкнули острые буравоподобные глаза.

— Нам нужен проводник, — сказал Чойс. — Надежный и опытный, который знал бы каждую дырку в этих горах.

— Вам кто-то сказал про меня? — Голос Фонсеки был хриплым настолько, что трудно было понимать его.

— Нам сказал про тебя Энунд.

Снова волчьи глаза сверкнули из-под шляпы. Как ни крути, они совершенно не вязались с ленивой позой человека за столом.

— Энунд? Его я знаю.

— Он сказал, что ты сможешь провести нас куда надо.

— А куда надо?

— В ВОА.

Казалось, это не произвело особого впечатления на человека за столом.

— Куда ж еще. Сколько?

— Сто.

Фонсека протянул руку, взял со стола бутылку и стал молча изучать ее опустошенные внутренности. Потом, запрокинув голову, открыл рот и перевернул бутылку донышком кверху. Где-то на дне бутылки шевельнулась последняя капля и покатилась по прозрачной стенке. Чойс и Лоу смотрели на ее следование к пересохшей глотке Фонсеки. Наконец капля сорвалась с горлышка и упала на сухой язык проводника. Его кадык дернулся. Фонсека медленно пожевал губами и сказал:

— Мало. Надо, чтобы двести.

— Будет.

— В ВОА, и все?

— Нет. Нам надо к Ползущей Горе.

Впервые тень эмоций пробежала по неподвижному лицу Фонсеки.

— Куда?

— К Ползущей Горе.

— Не. — Фонсека замотал головой. — Туда я не ходок. Да там еще ни один человек не был, понял?

— Нам. Нужно. Туда, — сказал Чойс.

Фонсека посмотрел на него. Затем почесал отозвавшуюся наждачным скрежетом щеку.

— Пятьсот, и это моя окончательная цена.

— Ладно.

— Вас привел сюда этот безликий? — спросил Фонсека. — Ему надо платить.

Они вышли на крыльцо. Некий все еще возвышался во дворе верхом на своей лошади.

— А, любитель клятв! — ухмыльнулся Фонсека. — Вы ему клятвы давайте не самые важные. Иначе он наестся досыта. А ведь он приносит мне заработок.

Чойс кивул и раскрыл было рот, чтобы произнести свою клятву, как вдруг его оборвал голос:

— Дай-ка сначала я скажу свою клятву.

Они повернулись и увидели Шамиссо.

— Да это же старый, добрый Шамиссо! — оглушительно и надсадно заорал Лоу. Тот спрыгнул с коня, и они обнялись. Потом настала очередь Чойса. После этого Шамиссо спросил вполголоса, оглядываясь на Некого:

— А зачем — клятву?

— А он ими питается, — сказал Лоу.

— А-а! — сказал Шамиссо.

Некий ждал. Казалось, он может ждать так вечно.

— Клянусь, — промолвил Шамиссо, — не заниматься больше контрабандой и прочими вещами, опасными для жизни.

Некий не пошевелился, но Чойсу показалось, что он перевел свой невидимый взгляд на Лоу.

— Э-э, — сказал Лоу. — На Шедире у меня остались жена и трое детей. Клянусь навестить их после всего этого. — Он неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.

Некий ждал.

— Клянусь, — сказал Чойс, — найти Вольфганга и уничтожить его!

Воцарилось молчание. Его прервал Некий.

— Это самая сытная клятва. Твоя, — он показал на Лоу, — горчила, а твоя, — его палец уперся в Шамиссо, — была пересолена.

Он повернул коня и вскоре исчез.

— Видали? — заметил Фонсека. — Этот знает, что к чему.

Позднее, сидя за рассыпающимся столом в доме Фонсеки, они слушали рассказ Шамиссо. Он рассказал им о страшной битве, ручьях крови, проявленном геройстве, ужасном, но побежденном наконец противнике и, конечно, о победе, — ведь это было самое главное.

— Были какие-нибудь препятствия по пути? — спросил его Чойс.

— Не было, — ответил Шамиссо и показал ему свой бластер. С минуту посидели молча, выпив в память тех, кто пал в битве.

— Значит, вы разбили их, — вдруг сказал Фонсека. — Это, конечно, хорошо. Но Вольфганг озлится.

— Это не страшно. Энунд говорил, что ты вроде бы тоже, как и мы, потерпел здесь аварию.

— Да, это так. Сам я с Хейрира. С тех пор, как разбился мой корабль, вожу караваны. Приспособился. Это показалось мне единственным удобным заработком.

Затем слушали рассказ Фонсеки.

— Я вожу торговцев в Область с той поры, когда был еще жив старый лендрманн Торгильс, а ВОА еще не была ВОА, а была княжеством Тарлтар. Конечно, в этом самом Тарлтаре всегда водилось множество самых разных злых тварей, извечно враждебных человеку, и слухи о княжестве всегда были нехорошими. Но когда Вольфганг объявил Тарлтар Вольной Областью Анархии, этих тварей стало гораздо больше, и к ним присоединились другие, которых здесь вообще никогда не было. Там есть такие, которые питаются только человеческими костями, есть те, что жрут мозги, есть кровососы. Кровь пьют, понял? И половина из них — мертвые. Они сдохли еще тогда, когда Господу как раз пришла в голову идея сотворить этот поганый мир. А Вольфганг их оживил. Большой колдун этот Вольфганг. Однажды я видел, как он это делал. Я караван вел, понял? Идем, а впереди местность такая, с курганами. И стоит там толпа разных жутких созданий, а среди них — этот самый Вольфганг. Я его сразу узнал по описаниям. Ну, мы, конечно, попря! ! тались по кустам — и наблюдаем. Они нас не увидели. Если бы увидели, я бы тут с вами не пил вино. Так вот Вольфганг вышел вперед, вытянул руки и начал что-то кричать. А эти твари выли и орали вместе с ним. И курганы стали лопаться. Лопаться! — Фонсека покрутил головой. — И из них начали вылазить такие ужасные образины… Господи! Вспомнить страшно! Я думал, сожрут они его, понял? А они подошли и влились в толпу тех, что были с ним. И так Вольфганг поступал не раз. Потому-то я так и заартачился, что не хочу с ними встречаться снова. Но самое поганое, — тут Фонсека наклонился к Чойсу, — так это толпа Вольфганговых родственничков. Предков его. Они восстали из своих гробов, потому что их прокляла Эрга, и сейчас бродят по всему Тарлтару. И поют, понял? Поют. Мой друг один, Лалнольф Пачеко, — вместе мы попали сюда, — услыхал однажды, что они там поют. И увидел их самих.

— И что же? — спросил Лоу.

— Тронулся. Сошел, так сказать, с курса. Ныне дрожит, стучит зубами и закрывает свой дом на семьдесят семь засовов. Потому-то не люблю я ВОА. Причем, заметьте, не Апокалипсис, не Альбегин, не эту вашу мифическую Ползущую Гору, а именно ВОА. Страшно там, понял?