Александр Прозоров - Зеркало Велеса

— Живой, что ли? Как же вы его?

— А это я, сынок, — подъехав, сообщил боярин, — глядя на тебя, тоже решил детство вспомнить, руками задавить. Ты чего на волка-то прыгнул?

— Так получилось. Времени не оставалось для замаха. Он мне чуть коня не зарезал. В общем, деваться было некуда.

— Молодец, сынок! Иной ведь коня бы лучше отдал… — Боярин спешился, оглядел добытых зверей. — Крупные твари… Эк ты их, одним ударом. Пахом!

— Да, боярин!

— Шкуры со зверей сними, да в светелке сыну постелешь. Такой добычей гордиться не грех. Пусть теперь у Андрюши под ногами валяются. А этому, матерому, голову отрежь, и у стремени его повесь. Там пускай теперь скалится. Глянь, Вторуша, а волков-то пятерых завалили!

— Зябко чего-то, — передернул плечами Андрей. — А еще волков тут нет? Как-то больно быстро все кончилось.

Все опять засмеялись.

— Ты токмо при смердах деревенских такого не скажи, — попросил боярин. — Решат, будто ты это зверей на их голову скликаешь. А что до охоты… Ну, коли ты по баловству сему заскучал, можем завтра прокатиться, зайцев погонять. Матушку с собой возьмем — тоскливо ей, небось, в четырех стенах.

К обижаемой волками деревне охотники вернулись спустя час — торопиться было некуда, а потому ехали они неспешным походным шагом. Возле колодца скинули добычу, распугав сидящих на лавке старушенций. Спешились, отпустили подпруги. Вторуша кинул в черную глубину кадушку, через несколько мгновений вытянул на свет зеркало теплой чистой воды.

От домов опять начали подтягиваться смерды. К тому времени, когда охотники, пустив кадушку по кругу, утолили жажду, вокруг собрались, наверное, все обитатели селения.

— Глянь на этих матерых, Ерема, — с тайной гордостью указал боярин. — Сын мой в одиночку взял. Одного и вовсе руками. Похоже, смертны твои разбойники, хитрец ты мой. Обычному кистеню поддались.

Народ изумленно охнул, начал креститься. Андрею даже горячо стало от восхищенных взглядов.

— Мы же их гоняли, батюшка, — скинув шапку перекрестился седой крестьянин, который, видимо, считался здесь старшим. — Не раз ходили, искали.

— Видать, так искали, Ерема, что найти не могли.

— Заговоренные они все же, боярин, — опять перекрестился мужик. — Ей богу, заговоренные. Как бы прятались так долго, коли не заговоренные? А ну, перекинутые все же?

— Видишь, связанный один дергается? Оставь себе да пригляди, допроси с пристрастием. Коли обратно человеком станет, можешь кол осиновый в сердце забить, дабы не плодилась нежить всякая. А что тебе расскажет, через неделю поведаешь, как оброк в усадьбу привезешь.

— Ужель через неделю, боярин? — удивился Ерема. — Грязник же еще!

— Ты по сторонам посмотри, грешник. Какой же грязник, коли снег вокруг? Полузимник, считай, пришел — ноябрь по-христиански.

— Мы, боярин, с волками-то за скот боялись сильно. Сена совсем не заготовили…

— Ой ли, Ерема? Завсегда ты себе на уме был!

— Вот те крест, боярин! Вот же они, звери, нечто не веришь?

— Ладно, грешный, — вздохнув, махнул рукой Василий Ярославович. — Медом возьму.

— Дык, боярин… И в лес ходить было боязно… — Имея на руках неоспоримые факты «форс-мажора», старшина всеми путями пытался выбить хоть какую-то поблажку.

— Устал, верно, добрый молодец? — Андрей вздрогнул от неожиданности, но это была всего лишь девица. Та самая, с голубыми глазами и острым носом, что выглядывал из белого пухового платка, окаймляющего лицо. — Испей кваса домашнего. И благодарность за избавление от напасти прими.

— Спасибо… — принял ковш Зверев, но его руку тут же перехватил вездесущий Пахом:

— Не тому даешь, красавица. Боярин пить просил. Ему и неси.

Белый вывернул рукоять ковша из руки воспитанника, вернул селянке. Та, сверкнув взглядом, шагнула к Василию Ярославовнчу, но тут же оступилась и упала, пролив желтый квас на снег. Вокруг засмеялись над ее неуклюжестью, и девушка побежала к дому.

— Ты чего, дядька? — не понял Андрей. — Ничего не просил боярин!

— Неужто не уразумел? Приворотного зелья она принесла. Оттого и разлила. Не хотела старого, хотела молодого.

— Почему ты так решил?

— Дык, не на всех ведь принесла, тебе одному.

— Странно. Правда, странно… Как же она сама не догадалась, что заподозрят?

— А вы, молодые, вечно себя мудрее нас, стариков, мните. Да и ты ведь не догадался, барчук? Могло и получиться.

— А наказание за такие шутки у вас… У нас не полагается?

— Поди докажи, — пожал плечами Пахом. — Яду ведь нет, а прочее не проверить.

— А-а-а…

Наличие такого понятия, как презумпция невиновности, приятно удивило Зверева. Раз для обвинения ведьмы нужны какие-то доказательства, а не просто столб и куча хвороста — значит, здешний мир не столь уж и дик. Значит, тут и суды наверняка есть, понятия морали и аморальности. Не только меч и звание все решают.

— Все, хватит спорить! — повысил голос боярин, давая понять, что теряет терпение. — Бортничество прощаю, мед можете не везти. Но сено доставишь полной мерой. Сам же сказываешь, скота у вас ныне мало, вам излишки ни к чему. Убоины десятину скидываю. И все! Вторуша, волков забирайте, и по коням.

В усадьбе Андрей тоже стал героем номер один. В рассказах холопов об охоте как-то совершенно забылся кистень, и получилось, что барчук голыми руками задушил двух матерых зверей, причем оба хищника достигли совершенно невероятных размеров. И в прямом смысле: снятые шкуры Пахом растянул на стене амбара, и получилось, что каждая закрывает торцовую стену целиком. Бычка молодого в такую шкуру завернуть можно. Дворня смотрела на Андрея круглыми глазами. Ему было неудобно — но не станешь же каждому объяснять, что охотники, по извечной привычке, слегка приврали!

— В общем, Геракл по сравнению со мной — жалкий карлик, — сделал он вывод, укладываясь вечером спать. — Он всего лишь змей придушил, а я — волков. Интересно, а как у него было на самом деле?

Однако обещанной на завтра охоты он ждал с нетерпением.

В этот раз они снарядились на охоту всемером и без заводных. Помимо вчерашних холопов за добычей отправилась Ольга Юрьевна, прихватив с собой чернавую холопку, имени которой Андрей не знал. Да и поехали недалеко — на то поле, где Зверев через день с копьем под дубом упражнялся. Только отвернули не налево, к опушке, а вправо, да проскакали еще с полверсты. Там дубрава сменилась низким ивовым кустарником — видимо, летом тут было сыровато. Холопы начали прочесывать кусты. Боярин Лисьин придержал коня, Андрей сделал то же самое. Несколько минут — и вдруг из кустов через поле порскнул белый ушастый зверек.

— Давай, сынок… — позволил боярин, и Зверев отпустил поводья, пнув скакуна под ребра.