Юлиана Суренова - Книга 2_Тропа каравана

– Но если… если на миг предположить, что ты прав…- Евсей почувствовал, как мурашки пробежали по спине, как затрепетала душа, стремясь спрятаться с сумраке самого дальнего закутка мироздания… В это так хотелось верить… И, все же, было что-то, упрямо заставлявшее сомневаться, оттягивать миг озаренья. Разум кричал, не умолкая ни на миг: "Нет, это невозможно! Он выглядит как человек, он состоит из плоти и крови, его тело чувствует боль и страдает от ран, его душа знает печаль и грусть, его глаза горят огнем земной, человеческой жизни…" – Даже если отбросить все, почему госпожа Айя не приходит за Ним? Почему Она отдала своего не оправившегося после болезни супруга на попечение ничтожным людям, а Сама стоит в стороне? Чего Она ждет? Или Она разлюбила Его?

– Нет. Если я прав, Ею движет как раз любовь – огромная, всепоглощающая, столь великая, что мы, люди, не в силах понять ее… Ты спрашиваешь, чего Она ждет?

Может быть, того, что смертные совершат чудо, на которое оказалась не способна даже Она – вылечат Его… И, ты же видишь, Она может оказаться права – Шамаш выздоравливает. Пусть пока Он помнит только то, что окружало Его в бреду, но Он больше не возвращается туда, прочертив грань между миром болезни и нынешним…

Евсей, подумай сам, ведь это очень многое объясняет. Он постоянно говорит о том, что Он вечный странник. А разве солнце не путешествует все время по миру? Он считает себя отверженным – не удивительно, после того, что с ним случилось.

– Мне бы очень хотелось верить, брат, – Евсей взглянул на него глазами, полными надежды и, в то же время, глубокой боли близости разочарования. – Это означало бы для нас, нашего каравана, больше, чем просто жизнь, а целую вечность. Быть спутниками повелителя небес! Но… Прости меня, но я не могу себе позволить уверовать в это. И вовсе не потому, что не хочу, как раз наоборот – страстно желаю. Я… Я слишком хорошо понимаю, что мое сердце, моя душа, поверив, не переживет мига откровения, когда узнает правду и правда эта будет совсем не той, которую я ждал… Атен… Атен, послушай меня: не думай об этом, заставь себя забыть, найди повод усомниться, поверь во что-нибудь другое, не важно. Главное – отойди от этой грани. Простой, человек не может, не должен видеть в идущем с ним рядом по дороге жизни бога!

– Но почему?! – ему было странно слышать подобные слова из уст того, кто готовился стать служителем.

– Если всем сердцем, душой уверовать во что-то подобное, тогда останется лишь два пути. На первом более будет не зачем жить. Он так сильно захочет умереть, чтобы узнать, что там, за гранью бытия, отрешиться от забот и проблем нынешней жизни, изменить что-то в прошлым ради более светлого и радостного будущего…

Что не сможет удержаться и сорвется в бездну, исполненную жаждой самоубийства.

На второй тропе он станет тенью того, в кого хочет верить, мечом в руке своего божества, стремящимся по его слову, взгляду, предугаданной мысли изменить мир.

Безумие самоубийцы гибельно лишь для него одного, сумасшествие фанатика – для всех окружающих…

– Но люди древности, они же путешествовали по дорогам жизни вместе с господином Шамашем…!

– Ты равняешь себя с великим Гамешем? – грустная улыбка скользнула по устал караванщика.

– Мне на миг показалось, – Атен горько усмехнулся, – что мы действительно поменялись с тобой местами: это ты должен был цепляться за мысль о том, что Шамаш может оказаться небожителем, как ты последнее время крепко и упрямо держался за идею основания нового города, раз уж появился маг. А мне следовало убеждать тебя отказаться от еще одной бестелесной фантазии, используя для этого те же самые доводы… Но… – он замолчал, заглядывая в свою душу, проверяя свои чувство, их силу, пытаясь распознать, что скрывается за ними – столь не свойственные для него фантазии или нечто большее. – Наверно, ты знаешь это лучше меня: вера выше нас. Вера… Вера это вера. Ладно, оставим этот разговор. Может быть, со временем я и пойму, что со мной происходит. Но это должен сделать я сам…

А пока лучше расскажи о минувшей ночи. Тебе ведь повезло стать свидетелем необычайного путешествия по магическому моста.

– Атен, я понимаю, тебя обидело, что Шамаш выбрал в помощники меня. Ты хозяин каравана, у тебя было куда больше прав, но…

– Все хорошо, – он глядел на проходившие мимо повозки и, в то же время, смотрел вовнутрь себя, в свое сердце, душу. Ему было удивительно не находить там обиды, что являлось самым большим облегчением. – У Шамаша на это была своя причина. Он понимал, что только ты с твоей душой служителя способен без тени сомнения уверовать в исполнение легенд. Я бы не смог. Вчера бы еще не смог. Страх за караван, ответственность за жизни доверившихся мне людей заставили бы меня усомниться…

Сегодня все было бы по-другому… – на миг он умолк, глядя куда-то в сторону, а затем заговорил вновь. – Евсей, я хотел попросить тебя. Запиши все, что произошло тогда, на мосту.

– Ты хочешь, чтобы я составил легенду?

– Ну… Не совсем, – караванщик чуть заметно качнул головой. – Я понимаю – легенды – от богов… Я хочу, чтобы ты вел летопись каравана… До той поры, пока мы жили обычной, ничем не отличной от существования других караванов, жизнью, в ней не было особой необходимости. Но теперь, когда с нами происходят такие чудеса… Сказки – это, конечно, здорово. Но они всегда будут оставаться чем-то невероятным, выдуманным. Летопись же – картина времени, отражение событий в зеркале глаз переживших их людей. Мне бы хотелось, чтобы наши дети, дети их детей, все те, кто придет в этот мир после нас, кому попадется в руки летопись каравана, знали, что время легенд не прошло безвозвратно, что чудеса по-прежнему творятся на земле… Что всегда есть во что верить и на что надеяться.

– Не знаю… Да и получится ли у меня… Я постараюсь! – он огляделся. Пустыня лежала вокруг безбрежным белым морем, сверкавшим в лучах яркого золотого солнца, переливаясь, как каменья в сундуке госпожи Айи. – Думаю, будет лучше, если я запишу все прямо сейчас, пока из памяти не стерлись образы, пока свежи и ярки переживания. Если, конечно, я тебе сейчас не нужен в качестве помощника левой руки.

– Ступай. Вокруг все спокойно. Мы с Лисом справимся.

Атен проводил его взглядом, а затем, повернувшись, направился к последней повозке.

Два всадника – дозорных, неотступными тенями маячившие за ней, были чем-то похожи на стражей границ – такие же мрачные, настороженные бородачи. Если для тех, кто скакал впереди каравана, выбирая дорогу и стремясь обойти все беды и преграды, особое значение имело зрение, то эти последние всецело уходили в слух, заостривший ощущения и предчувствия приближения беды.