Юлиана Суренова - Книга 5_Слезы на камнях

– Какая разница, хочу я или нет?! Я ведь все равно уже больше не ребенок!

– Для меня ты всегда будешь…

– Ой, папа! – она болезненно поморщилась. Весь ее вид говорил: "Ну о чем ты говоришь! Какое это вообще имеет значение!" – Я хочу лишь, чтобы что-нибудь случилось. Пусть самое обычное, самое невзрачное. Но со мной! Чтобы я чувствовала, что живу, а не грежу бесконечным тусклым сном!

Ему стало невыносимо, мучительно тяжело от того, что он видел. Его дочь страдала, а он был не в силах ничем ей помочь. Все, что он мог, это сказать ей: "Хочешь жить – живи! Не сиди в тесном мирке повозки, словно кроме него ничего нет!" Но что значат слова, когда их не слышат?

Он откинул голову назад, взглянул на небеса. Черные, бесконечные, с несчетным множеством звезд – ламп с огненной водой, которые небожители разжигали в ночную пору для того, чтобы земля не погрузилась в кромешный мрак бездны, лишенной надежды и веры, где не важно, что благо, а что зло, и где граница между ними.

Обычно сверкавшие торжеством победы над пустотой, теперь они лишь задумчиво мерцали в печали понимания и смирения со всем, что было или казалось неизменным, предрешенным.

– Ладно, дочка, – вздохнув, проговорил Атен, – тебе пора спать.

– Зачем?

– Что? – растерялся он.

– Зачем вообще нужен этот сон?

– Чтобы отдыхать, набираться сил перед новым днем…

– Зачем? Я ничего не делаю. С чего мне устать?

– Ну… Дочка, устают ведь не только от тяжелой работы, но и самой жизни. От дороги…

– Я же сказала тебе! Как ты меня слушал! Я не живу! Я… Я словно сплю наяву! И поэтому я совсем не устаю!

– Может быть, тебе только так кажется…

– Нет! – ее голос вновь зазвучал раздроженно-резко.

– Хорошо, милая, – больше всего на свете он боялся напугать ее, обидеть, сделать что-то не так, заставляя вновь, как в прошлом, броситься бежать в снега белой пустыни, прочь из каравана. – Раз ты так считаешь, – видя, как напряжена дочь, понимая, что она готова на самый необдуманный поступок, он готов был согласиться с чем угодно. – Но ведь во сны погружаются не только ради отдыха. Они дают забвенье, позволяя отрешиться от забот и дурных мыслей, позволяют взглянуть на все происходившее иными глазами, понимая ошибки… И еще. Сны дают нам возможность прожить множество жизней, в которых с нами происходит то, что никогда не случится наяву. Они возвращают нас в прошлое, переносят в будущее.

Сны… Придумывающая их госпожа Айя мудра и всегда дарует нам именно то, что нам нужно. Даже если мы сами не знаем, чего хотим.

– Если бы было можно попросить у Матушки Метелицы… Я бы попросила у Нее… Не чуда – нет! Чего-нибудь. Чего-нибудь, что Она сама захочет мне дать…

Караванщик заметил, что в глазах девушки, чей взгляд обратился на него, появился интерес, возможно, даже надежда.

Он поспешил слезть с места возницы. Украдкой бросив взгляд назад, он отметил, что Мати двинулась следом. Атен с трудом сдерживал рвавшуюся наружу радость: ему удалось достучаться до дочери, отвлечь ее от непонятных размышлений – полета призрака на грани несуществующих миров и вернуть в реальность.

Хотя… В какой-то миг в его сердце прокралось сомнение – а правильно ли он поступает? Может быть, он лишь заменяет пусть непонятный, но безопасный покой на приближение к беде, сон о которой, пусть с тех пор, как он привиделся хозяину каравана и миновало целых два года, лишенных даже тени того, о чем предупреждал, но все еще оставался столь четок и свеж в воспоминаниях, что порою казалось: закрой глаза, протяни руку – и коснешься скользкой, волглой кожи снежной змеи.

– Отец? – она взглянула на него, не понимая, почему тот вдруг остановился.

– Все в порядке, милая, – поспешил успокоить ее Атен. – Я… Я просто устал.

Это было правдой. И не важно, что, удаленное от истинной причины как один город от другого, казалось куда более похожим на ложь.

"Нет, нет, – он потер рукой с силой сжатые веки, – этого не случится. Никогда. В караване не осталось ни одной ягодки Меслам, – но это не успокаивало. Ведь, если бог, пусть даже такой ничтожный, как хозяин сновидений, захочет, он добьется своего. – Нет. Малышка просила Шамаша научить ее управлять снами. Она защищена от той угрозы, которую они могут нести в себе, защищена надежно, наверняка, навсегда…

В отличие от бед этого мира…" -Забирайся в повозку, дочка. Я подожду здесь, пока ты не укроешься одеялом. А потом приду пожелать тебе сладких сновидений…

– Я уже выросла из тех заклинаний-оберегов, которые ты пел мне в детстве на ночь.

Он никак не мог понять, действительно ли она хочет быть… казаться старше своих лет, или это своего рода защитная реакция, к которой прибегала наивная душа, готовя себя к предстоящим переменам. Как бы то ни было…

"Пройдет еще совсем немного времени – и она покинет меня, – лезвием острого ножа полоснула душу мысль, – сперва – чтобы перейти в повозку невест, затем – в жилище своего супруга… Она будет чья-то… – на миг его губ тронула улыбка, когда он вспомнил образ, увиденный годы назад – прекрасную длинноволосую невесту, бежавшую навстречу своему счастью, однако затем она угасла: – Но уже не моя, – ему было больно это сознавать, думать о том, что он останется совсем один, чтобы доживать свою жизнь в пустой повозки.

И он сказал:

– Не торопись стать взрослой, дочка. Мне бы очень хотелось, чтобы каждый новый год дарил тебе много больше счастья, чем предыдущий. Однако же, знай: что бы там ни было, ты всегда будешь мечтать вернуться в минувшее, в свою юность. Не ради того, чтобы что-то изменить – а лишь чтоб пережить еще раз. Ибо юность – самое лучшее время из всех, что нам даны судьбой… – видя, что задумавшаяся над его словами девушка вновь начала хмуриться, он поспешил отвести разговор чуть в сторону, на более надежную и безопасную тропу: – Что же до заговоров, то из них не вырастают. Их пела мне твоя мать, когда я возвращался усталым с дозора в метель.

– Мама… – и вновь в ее глаза вошла грусть.

– Прости, дочка, – вздохнув, караванщик качнул головой. – Я сегодня все время говорю что-то не то. Хочу успокоить тебя, а сам…

– Все в порядке, пап, – она взглянула на него с пониманием. – Мне не больно вспоминать о маме, – ее губ коснулась улыбка, – даже наоборот…

– Я вижу: тебе ее не хватает…

– Да, – она кивнула, легко соглашаясь с тем, что не вызывало сомнений.

– Прости меня.

– Но за что?

– За то, что не уберег ее.

– Неужели ты до сих пор винишь себя в ее смерти?

Он лишь чуть наклонил голову, но она поняла и так, подошла к нему, коснулась головой плеча.

– Не надо, пап. Мама бы не хотела, чтобы воспоминания о ней причиняли тебе боль, несли укор. Тем более, когда ты ни в чем не виноват: мама умерла потому, что так ей было суждено.