Юлиана Суренова - Книга 5_Слезы на камнях

И, конечно, сохранить все в тайне… – ее губ тронула кривая усмешка: – Уж кому, как не мне знать, как важно хранить тайны, свои и чужие. Ведь однажды это чуть было не стоило мне жизни. Если бы не Шамаш, меня б давно не было…

– И, все же… – она вновь всхлипнула, прикусила задрожавшую губу, провела ладонью по лицу, смахивая вновь покатившиеся из глаз слезы.

Мати всегда было не по себе, когда кто-то рядом плакал. И прежде. И, особенно, сейчас, ведь она сама так много ревела последнее время. Вот только… Если прежде слезы приносили облегчение, то в минувшие дни лишь жгли своим немилосердным пламенем глаза, несли смятение душе, заставляя ту искать спасения покоя в холоде льда.

Сейчас же…

Она вытянула вперед руку, осторожно провела ладонью по лицу подруги, принимая несколько ее слезинок себе на палец. Эти искрившиеся в свете зажженной неведомо кем лампы капельки показались девушке такими горячими, словно они и были огненной водой.

– Сати, – она придвинулась к спутнице, осторожно обняла за плечи, успокаивая, делясь своей уверенностью, – я не знаю, что случилось с тобой. Может быть, это так ужасно, что и представить невозможно, но… Но ты ведь знаешь, что натворила я?

Та кивнула, сжалась, словно от страха, потом прошептала:

– В караване все говорят…

– И осуждают меня?

– Нет, что ты!

– Сати! Я с тобой искренна, и ты мне врешь! Зачем? Не хочешь обидеть? Но неужели ты думаешь, что я сама не вижу? Ведь все, даже отец, стали относиться ко мне иначе. Я сижу безвылазно в своей повозке, потому что стоит мне хотя бы выглянуть из нее, как я вижу укор во взглядах проходящих поблизости.Их глаза словно спрашивают:

"Как ты могла так поступить? Из-за тебя дракон обратил свой гнев против своего хозяина. Из-за тебя бог солнца тяжело ранен, может быть, даже так же тяжело, как в том бою с Губителем…" Единственная разница, что сейчас Он не спит вечным сном. Но Ему-то от этого не легче. Лигрен говорит даже, что его человеческое тело может умереть. И тогда бог покинет землю, уходя в свои небесные владения… – горький вздох сорвался с ее губ. – И больше никто из нас его не увидит. И все уже, прежде чем это произошло, винят меня в этом, в том, что может… что, я верю, надеюсь, молю, чтобы этого не случилось… – она видела, что Сати плачет, более не скрывая своих слез, сопереживая ей, сочувствуя. И готова была заплакать вместе с ней. Она даже хотела заплакать. Но не могла: слезы были тем знаком, тем символом, которые заставили бы душу поверить, что все, о чем она сейчас говорила, придумывая образы и события, происходит на самом деле. Поэтому она лишь уткнулась щекой в плечо подруги, а затем тихо продолжала: – То, что произошло со мной…

Не зная всего трудно сравнивать… Но мне кажется, что это не менее ужасно, чем случившееся с тобой…

– Да, – Сати согласно кивнула. Какие тут могли быть сомнения? Ведь… Ей вспомнились слова богини врачевания: – "Тело – только одежда. Обидно испачкать новое платье. Но душа от этого не покрывается грязью". Тело важно лишь при жизни.

А что есть жизнь – одно мгновение рядом с бесконечностью в саде благих душ или вечностью сна. Ее душа покинет этот мир ничем не обремененной. Более того, она будет уходить, уверенная, что следуя всегда и во всем воле богов, достаточно заплатила за право быть счастливой после смерти. А Мати…

Она осторожно скосила взгляд, чтобы украдкой взглянуть на дочь хозяина каравана.

Эта девочка никогда не сможет забыть того, что она сделала. Ни в жизни, ни после смерти. Никогда. Ей вечно нести эту ношу. И не важно, что бог солнца не устает прощать ее за все. Другие-то боги не столь милосердны. И Его супруга – повелительница снегов и сновидений, и Его сестра – владычица мира мертвых. Они слишком любят господина Шамаша, чтобы простить смертную за ту боль, которую Он испытал и испытывает из-за нее до сих пор… – Мне очень жаль, – она искренне сочувствовала девушке, забыв за мыслями о другой о своих собственных проблемах.

А, что там, разве можно сравнивать одно с другим? Вот настоящее горе, а у нее – так, нечто, произошедшее давным-давно, забытое всеми, кроме нее одной…

– Тебе стало легче?

Вопрос Мати прозвучал так неожиданно, что Сати ответила, поддаваясь первому чувству, быстрее, чем успела обдумать ответ:

– Да! – а затем осеклась, побледнев, втянула голову в плечи: – Прости!

– Ничего. Я не обижаюсь. Я понимаю: жалеть другого легче, чем саму себя. Поэтому, – она повернула голову к волчице, взглянула на мохнатую подругу, грустно улыбнулась, – я беспокоюсь за нее, вместо того, чтобы думать о себе.

– С ней ведь все будет в порядке?

– Я надеюсь. Я сделаю все для этого. Ведь она – моя подруга.

– Мне тоже хотелось бы иметь такую подругу… – она тяжело вздохнула. – Все мои прежние друзья… сверстники… Они уже взрослые, у них свои семьи… – Сати шмыгнула носом, сжала покрепче зубы, унимая вдруг накатившие на нее метельными волнами обиду и боль.- У Лани недавно родился малыш… – как же она ей завидовала!

Как сильно ей хотелось пусть даже не навсегда, лишь на время поменяться с ней местами! Быть такой же счастливой!

Караванщица быстро-быстро заморгала, чувствуя, что слезы вновь готовы были вырваться за грань век.

– Ну… У тебя ведь есть Ри… Он до сих пор ходит в холостяках. Даже не смотрит на других. Значит, любит тебя. И ждет, когда ты вспомнишь о нем. Вы суждены друг для друга…

– Все были уверены, что мы поженимся первыми из нашего поколения… – в ее глазах зажглась далекая задумчивая грусть, полная глубокой боли.

– Так в чем же дело?

– Просто… Ну… – Не знаю, – и она вновь склонила голову на грудь. Так было проще – спрятаться.

– А кто тогда знает? – тихо, так, чтобы собеседница не услышала, лишь для самой себя пробормотала Мати.

– Что?

– Да так, ничего… Э-х, – вздохнула она. – Если бы только было можно повернуть время вспять!

– Я бы в том городе спряталась в самый дальний угол повозки и ни за что бы из нее не вылезала! – она столько раз думала об этом! Представляла себе, что все так и происходит… Представляла так явственно, что порой ей даже казалось – это и есть реальность. А не совсем тот мир, который окружал ее в своей ужасающей неизменности. – Сказалась бы больной, убедила лекаря дать мне какое-нибудь снотворное посильнее, чтобы проспать всю ту неделю крепким-прекрепким сном… И если так уж нужно, чтобы что-то произошло, пусть это случится во сне. Я даже готова помнить этот сон, помнить всю жизнь… Только бы знать, что это лишь сон, не реальность!

– Но твой дар… Он бы тоже был во сне.

– И пусть!

– Тогда ты не смогла бы помочь вылечить Шуши.

– Если бы то, что случилось с тобой, тоже было лишь сном, священной волчице не понадобилась бы помощь.