Елена Прудникова - Мост через огненную реку

– Полуденные войны! – воскликнул Энтони.

– Полуденные войны! – подтвердил Алан. – После поражения власть сменилась, прежних властителей казнили, но адепты их церкви остались. Должно быть, во время войны мейерские братья и завязали отношения с поклонниками Князя – через пленников, через рабов. Они, конечно, не поклонялись тому, кто быт виновником их несчастья – но связи были установлены, а спустя века, когда причины Полуденных войн забылись, церковь Князя смогла наложить лапу на мейерское братство. И теперь мы имеем то, что имеем – страна во власти самого страшного из всех возможных культов…

– Была во власти, Алан! Была! Войска присягнули королю Себастьяну, Священный Трибунал отлучил королеву Элизабет от церкви. Теперь в их власти только Аркенайн. И Теодор… – Энтони застонал, закрыв лицо руками. – Алан! Скажите правду: он знал, с кем столкнулся?

– Скорее чувствовал, – тихо ответил мальчик. – Однако если бы не Теодор, пожалуй, я бы так быстро не разобрался в этом деле. Он говорил, что и козлики, и мейерское братство – все это как-то несерьезно, вроде балийской армии…

Энтони сжал руками виски. Он ведь тоже это заметил, и даже сравнения пришли ему в голову те же самые.

– …вроде балийской армии, – говорил тем временем Алан. – Все это напоминало маскарад. Но за ним он угадывал какую-то страшную силу, древнее зло. Он вообще мистически чуткий человек. Теодор не рассказывал вам, что увидел тогда, когда его чуть не убил вороной конь?

– Нет, – покачал головой Энтони. – Он никогда не говорил, что вообще что-то видел.

– А мне рассказал… Когда конь нес его к обрыву, он вдруг ощутил себя стрелой, летящей к солнцу. А потом он увидел, что солнце – черное, и оно сияет на черном небе… точнее, он не так сказал… Это было черное солнце, сияющее во тьме…

– А я еще удивился – чего он мог так испугаться, – Энтони с трудом перевел дыхание. – Он был тогда серый как пепел. Теперь ясно… Удивительно, как у него хватило сил повернуть коня…

– Это не он повернул. Он-то как раз оцепенел, был не в силах пошевелиться. А потом услышал голос своего отца, тот приказал: «Отвернись. Не смотри вперед». Теодор привык ему повиноваться. Он не мог повернуть головы, но все-таки сумел закрыть глаза. А потом отец заговорил так, как говорил, когда учил его ездить верхом, очень спокойно: «Правый шенкель, левый повод! Давай. Я тебе помогу». Теодор до того раз десять пытался коня повернуть – ничего не получалось, а теперь попробовал – и все вышло. И тут снова голос: «Запомни: никогда не смотри на него». Ну, а потом уже и вы подоспели. Так вот: Теодору показалось, что за всей этой публикой во дворце стоит та же сила. Не зря ему огонь свечей виделся темным.

– И он, зная все это, сунулся в Аркенайн! – хрипло прошептал Энтони. – За мной, дураком…

– Нет, милорд, не за вами, – вздохнула герцогиня, – или не только за вами. Даже если бы вы бежали, он все равно поехал бы. Тут есть еще другая причина. Я о ней догадываюсь, но раз Теодор не говорил, в чем дело, то и я не стану… Однако видно было, что ему это очень важно…

Бейсингем промолчал. Он тоже догадывался… нет, он знал эту причину. Надо же быть таким лопоухим щенком… Взрослый человек, генерал, лучший военачальник в мире, и как тринадцатилетний мальчишка! Боже мой! Терри!

Эстер и юный герцог молчали. Энтони поднял голову. На улице светало.

– Спасибо вам, Алан, – тихо проговорил он. – Мне пора идти. Полк выступает на рассвете. Мы должны успеть в Аркенайн к тринадцатому.

– Пойдемте, милорд, – мальчик встал, и Энтони вдруг заметил, что он, в отличие от матери, одет не в домашнее, а в дорожное платье.

– А вы-то куда собрались? – удивился он.

– Как – куда? – Алан взглянул на Бейсингема ясными, непонимающими глазами. – Я еду с вами. Неужели вы могли предположить что-то иное?

От дома Баррио до казарм кавалерийского полка они добрались за четверть часа. Это был его полк. Бейсингем командовал им, будучи полковником, а став генералом, держал около себя и водил в бой при каждом удобном случае. Кавалеристы были уже готовы к выступлению: кони оседланы, вьюки увязаны, во дворе горели костры и кашевары заканчивали раздавать завтрак. Энтони и Алан подсели к ближайшему костру, взяли по миске с кашей.

– Нам с вами трудно придется, – сказал Бейсингем. – Я с ног валюсь от усталости, вы непривычны к долгим переходам, а повозок, чтобы отдохнуть на ходу, у нас нет. Алан, если устанете, не вздумайте проявлять героизм, скажите мне, и я посажу вас на седло к кому-нибудь из кавалеристов. Обещаете?

– Разумеется, милорд, – кивнул мальчик. – Я ведь еду в Аркенайн по делу и не хочу, чтобы меня доставили туда в виде вьюка.

Энтони не стал интересоваться, какие дела у юного герцога в колдовском замке. Тем более что увидел, как от ворот к ним идет Максимилиан.

– Возьмите, – настоятель протянул небольшой футляр для писем.

Бейсингем развернул бумагу. Внизу, под подписью Себастьяна, было приписано неровным затейливым, чисто церковным почерком: «И во имя Господа!» – и стояла печать Священного Трибунала.

– Мы с отцом Юстином сначала хотели дать вам отдельную бумагу, но потом решили не умножать сущностей и просто сделали приписку. Теперь у вас полностью развязаны руки. Вы имеете больше прав, чем король и Священный Трибунал, потому что они связаны законами, а вы – нет. Любой ваш поступок будет оправдан…

– Спасибо, учту! – наклонил голову Энтони.

– …Кроме одного, – продолжил настоятель. – Если вы их упустите.

– Это я тоже учту. По правде сказать, я еду туда затем, чтобы спасти Теодора, но и от попутных поручений не откажусь. Ну, все – он со вздохом отложил миску. – Пойдемте, Алан. Нам пора…

Настоятель поднял руку Бейсингем не хотел огорчать человека, который так ему помог, и покорно склонил голову, принимая напутственное:

– Да хранит вас Господь!

…Среди дня они сделали привал, и Энтони, обессиленный, едва дотащился до ближайшего куста и рухнул на подстеленный кем-то из конников плащ. Как ни был он силен и вынослив, но накопившаяся усталость, бессонная ночь и предельное нервное напряжение сделали свое дело. Он заснул мгновенно, словно в темную яму провалился… нет, не в темную, а в огненную… багровую…

Багровый туман застилал глаза, и в нем металось черное пламя факелов. Голоса звучали негромко, спокойно, очень четко. Один – красивый баритон, другой – повыше, нервный, темпераментный, знакомый. «Шимони» – мгновение спустя узнал Бейсингем.

– Вы уверены, что он очнулся?

– Молодой человек, зачем задавать вопросы? – мягко говорил обладатель баритона. – Пощупайте пульс…

Энтони ощутил прохладные пальцы на шее и снова услышал Шимони, теперь совсем близко.