Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Пить больше нечего, да вдобавок из придорожного леска потянуло неприятной сыростью, а до лагеря еще ехать и ехать. Настроение стремительно портилось. Сначала он думал о большом дубовом сундуке, потом мысли плавно перешли на предстоящую кампанию. Тут ему пьяная голова не мешала – о войне Бейсингем мог думать в любом состоянии. Если, конечно, не был в постели. В смысле, не один в постели…

Да уж, удружил ему король! Это отнюдь не та кампания, за руководство которой дерутся генералы, и не тот союзник, рядом с которым хорошо воевать.

…Горы отделяли Балиа от континентальной Империи и, пока жива была великая держава, войны и бури обходили укрывшееся за горами герцогство. Все воевали, а Балиа лишь процветало и богатело от ремесел и торговли, и только с падением Империи его правители задумались о том, что надо заводить собственную армию и самим защищать свои интересы. И завели – к тихому ужасу всех своих союзников.

Энтони, благо никто не слышал, от души выругался. Хуже балийской армии только похмелье после катапульты. Если бакалейщику дать копье, из него получится как раз такой воин, и такая армия в целом получается из балийского сброда. Союзнички, чтоб их хреном жеребячьим во все дырки! Ну почему – он? Что, в Трогармарке нет других генералов, с ними нобльданс танцевать? Ясно ведь было, что от этой войны никуда не деться – не сегодня, так на следующий год. Уже двадцать лет никто ни у кого не отвоевывал трирское серебро – куда ж это годится?

Впрочем, какая есть у Балиа армия, такая есть, и сделать тут ничего нельзя. Но проблема командующего для богатого торгового государства решалась проще. Балийский герцог, осознав, что война пошла не так, как хочется, пригласил вести кампанию знаменитого Теодора Галена, генерала-наемника по прозвищу Блуждающая Шпага. По правде сказать, Энтони, озолоти его, не взял бы балийскую армию, да еще после начала кампании, но Гален, насколько известно, ее принял. Интересно бы знать, сколько Марренкур ему заплатил?

Да, генерал Гален – это была еще одна предстоящая головная боль. Хуже, пожалуй, только балийская армия. Ну, и похмелье после катапульты, само собой… Король так и сказал ему – когда, прощаясь, они остались наедине: «Эта война не будет ни славной, ни трудной. Единственное, что может ее погубить – раздоры между командующими. Поэтому я и поручаю это дело вам – вы уживетесь даже с драконом». Может, устроить пару громких скандалов, чтобы впредь не получать таких назначений?

Энтони еще ни разу не видел знаменитого полководца. Слышал о нем много, разбирал по картам его блистательные кампании, а вот встречаться не довелось… к счастью! Знал только, что тот родом из Ваграу небольшого приморского королевства. Маленькие юго-западные страны жили своей непонятной жизнью, вели между собой мелкие войны, не лезли в дела вне своего региона, и на них тоже никто не покушался. Так что неудивительно, что молодой талантливый военачальник покинул родину и стал служить в чужой армии, неудивительно и то, что судьба улыбалась ему – а кому же ей еще улыбаться, если не смелым, решительным и умным? За десять лет он покрыл себя славой с головы до ног и заработал двухрядную орденскую цепь, на которой уже почти не оставалось места. Другое дело, что вел он себя при этом вызывающе, откровенно продавая свою шпагу, причем за огромные деньги – хотя если платят, то почему бы и не продавать?

Бейсингем поморщился: он терпеть не мог войны амбиций. А ведь придется… О Галене еще никто из тех, кто его видел, доброго слова не сказал. Говорили, что он был сыном вагрий-ского генерала и красавицы цыганки, на которой тот женился уже под старость по страстной любви. В таких случаях редко рождается что-то путное, а этот плод любви больше всего напоминал эзрийского ежа с иголками длиной в палец. Его честили на все лады во всех армиях, от Аркенберга на севере до Дар-Эзры на юге. Военные ругали Галена, а правители нанимали. Да не то что нанимали – буквально рвали на части, что позволяло генералу-наемнику на счету которого не было ни одного поражения, до небес взвинчивать цену за свои услуги.

Не иначе, это Гален и присоветовал герцогу обратиться за помощью к Трогармарку. Любовь короля Леона к военному делу общеизвестна, армия у него превосходная и всегда все готово, хоть завтра выступай, что особенно ценно, когда выступать надо было вчера.

…До лагеря он добрался за полночь. Там не спали, готовились к маршу: увязывали вьюки, запасали еду на дорогу – шли спешно, без обозных телег. Энтони наведался в каждый эскадрон, проверил все, что только можно, нашел добрый десяток упущений и когда, почти удовлетворенный, направился в свою палатку, то обнаружил, что хмель выветрился, а ложиться спать, пожалуй, уже и не стоит. Он принялся припоминать, что он забыл, вспомнил еще три вещи, которые не проверил, затем решил, что нечего тянуть, солнце через какой-то час поднимется, и приказал раздавать завтрак и звать священника служить напутственный молебен.

На рассвете, во главе трех полков легкой кавалерии и полка кирасир, он рванул на помощь балийцам. Артиллерия им была не нужна, пушек у Балиа на три армии хватит, а что касается пехоты, то как раз на севере, близ границы, в лагерях стояли три полка, добираться которым до балийских предгорий дня три, от силы четыре.

Пехотинцы тоже нюхом чуяли запах пороха и подготовились заблаговременно. Они выступили, едва получив переданный эстафетой приказ, и Бейсингем догнал их уже близ границы. Каким бы ни было спешным дело, он все же объявил дневку. Надо было дать отдохнуть конникам: кто их знает, что там творится, вдруг прямо с марша придется вступить в бой? Уставшие люди на измученных конях много не навоюют. Отдых касался солдат, но не командующего, который учинил у пехотинцев проверку всего, что только можно было проверить. На следующий день они пересекли границу, а еще через день были уже в предгорьях.

Бейсингем шел с авангардом. У него было предчувствие, что драться придется, не успев смахнуть дорожную пыль. Так и вышло. Едва они добрались до холмов, предваряющих западный конец Аккад, как услышали канонаду. Вскоре к отдаленному грому пушек прибавился многоголосый и такой знакомый им всем букет: неясный шум, крики, ржание коней. В этом месте на карте была обозначена котловина. По-видимому, она действительно существовала, потому что за холмами явно шел бой. Энтони отдал Марион коноводу, пересев на гнедого мойзельца Гарда, и махнул рукой, посылая полк вперед.

Тогда-то он впервые и увидел союзного командующего. Едва Бейсингем выехал на вершину холма – оглядеться, как к нему подлетел всадник на рыжем жеребце, в расстегнутом красно-синем балийском мундире, под которым сверкал серебристый легкий панцирь восточной работы. Шлем болтался за спиной на ремешке – это Энтони понравилось. Он и сам не любил шлемов – смотришь только вперед, как лошадь в наглазниках… Позади держались еще несколько офицеров, у одного в руках был штандарт. Всадник осадил жеребца возле самой морды Гарда, так, что тот всхрапнул и оскалился, – и, не утруждая себя приветствиями, выкрикнул: