Владислав Русанов - Бронзовый грифон

– Веселей, кошкины дети! Веселей! В ногу, в ногу! Не отставать, мордатый!

Мордатым он называл Емсиля, и небезосновательно, если признаться честно. Барнец на свежем воздухе и простой, здоровой солдатской пище быстро наверстал потерянные в тюрьме мины. На взгляд Антоло, Емсиль если и отставал, то не из-за лени, а чтобы поддержать задыхающихся Цыпу и Обельна – того приказчика, что любил играть на хозяйские деньги. Сам табалец старался из последних сил – казалось, еще чуть-чуть, и он упадет лицом прямо в желто-серую мелкую и едкую пыль, в которую сотни подбитых гвоздями сапог-калиг превратили дорогу вокруг учебного лагеря.

– Ша-а-агом! – Зычному голосу Дыкала позавидовал бы лучший рыночный зазывала Аксамалы.

Антоло на ходу засунул палец под ремешок, придерживающий шлем. Обильный пот жег кожу так, что едва волдыри не вздулись. Рядом тяжело дышал Вензольо. Вообще-то каматиец армейскую службу принимал с радостью (даже как-то посетовал – какой, мол, ледяной демон потащил меня в университет, надо было сразу в войско записываться), но от этого доспехи и оружие не становились для него легче.

– Дышите, дышите, кошкины дети! – сержант говорил легко и спокойно, будто бы не мотался вместе со всеми, как угорелый, а лежал в холодке с любимой трубкой в зубах. – На учениях тяжко, дык, зато в бою легче будет. Вы ж тяжелая пехота! Гордиться надо.

– А мы го’димся, – выдохнул Вензольо. – Только бегать не любим.

– Не любят они бегать! – покачал головой Дыкал. – Это ж, дык, почти налегке. Да по ровной дороге. Ты по оврагам, дык… Да по буеракам…

«А что по оврагам? – подумал Антоло. – Понятное дело, пока по склону вверх карабкаешься – умаешься. Зато потом-то вниз бежишь и отдыхаешь…»

– Помру я, – пробормотал, с трудом успокаивая дыхание, Обельн. – Не по мне это все…

– Да что ты ноешь? – хищно оскалился Ламон по кличке Горбушка. – Хочешь сдыхать – сдыхай, а чего нудить?

Друзья Ламона, Чернуха и Мякиш, с готовностью захохотали. Обельн понурился и опустил глаза.

– А тебе не все равно? – насупился Емсиль, стараясь подобраться поближе к Ламону.

– Разговорчики! – прикрикнул на них Дыкал. – Шипят друг на друга, ровно коты! Еще в глотки вцепитесь. Горячие, дык…

– А что он ноет? Ноет и ноет! – воскликнул Горбушка.

– Заткнись!!! – гаркнул сержант. – В лагере поговорим! Не устали, что ли? Бегом… Марш!

Все-таки десятидневное пребывание в учебном лагере сделало свое дело даже с самыми убежденными противниками муштры и команд, к которым относили себя Антоло и Емсиль. Повинуясь команде Дыкала, ноги сработали сами, без приказа головы. Перешли с быстрого шага на размеренный бег.

А ведь можно было еще шагать и шагать. А все из-за проклятого Горбушки! Табальцу он сразу не понравился. Еще когда нестройную колонну выпущенных из городской тюрьмы заключенных привели в учебный лагерь в трех днях пути от Аксамалы. Туда же пригнали преступников из полудюжины небольших городков, разбросанных вокруг столицы Сасандры. Всего набралась полная тысяча волонтеров, если их можно так назвать. Их разбили на сотни, потом на десятки, назначив командирами седых ветеранов.

В их десятку, кроме тройки бывших студентов, попали Цыпа и Обельн, с которыми они бок о бок шагали от самой Аксамалы. А также трое пойманных в порту нищих – Горбушка, Мякиш и Чернуха. Они выманивали деньги у приезжих купцов. Просили на лечение, изображая то хромоту, то паралич, не говоря уже о ставших обыденными слепоте, глухоте и немоте. Уродились же мнимые калеки на удивление здоровыми, наглыми и ленивыми. Хотя Антоло никогда не относил себя к людям, способным получать удовольствие от рытья рвов, колки дров или косьбы, но с таким отвращением к любой работе он сталкивался впервые. Тем паче что, опираясь друг на дружку в решении споров, Горбушка с приятелями так и норовили перебросить ненавистный труд на любого из соседей по десятку. Слава Триединому, что студенты сумели не растеряться и дать опор – уж к чему-чему, а к мелким стычкам и потасовкам им было не привыкать. Дело ограничилось, правда, обычной показухой – Емсиль приподнял над головой тяжеленное бревно, а Вензольо и Антоло покрутили короткие мечи, которые и весом, и длиной мало чем отличались от кордов, к которым они привыкли в студенческие годы. Попрошайки поутихли. То есть к студентам больше не лезли, а вот Цыпе, Обельну, а также Мило и Гакло, тихим и затюканным крестьянам из северной Вельзы, выбравшимся в столицу на заработки и задержанным стражей за бродяжничество, доставалось чем дальше, тем больше. Дыкал если что-то и замечал, то не спешил вмешиваться. Может, хотел узнать, кто в его десятке способен на большее, чем просто чистить обмундирование и носиться с полной выкладкой по дорогам?

Сержант тоже оказался шкатулкой с двойным дном. Среди новобранцев упорно бродили слухи, что приданные им командиры тоже не в ладах с законом. Только провинились, будучи на военной службе. И теперь вот отбывают наказание – возятся с мелкоуголовным сбродом, пытаясь сделать из него подобие армии. Кто как, а Антоло представить себе не мог Дыкала, нарушающего армейский порядок. Чего такого он мог натворить? Продать мечи повстанцам? Выдать военную тайну шпионам из Айшасы? Плюнуть в глаз полковнику? Ну уж нет… За эти провинности его запороли бы насмерть или вздернули на виселице. Тогда за что?

Размышления помогали отвлечься и забыть на время о горящих легких, гудящих ногах и пульсирующей в висках крови. Антоло вспомнил, как впервые увидел сержанта. Как наяву увидел его полный презрения взгляд…

– Лучше бы вы в тюрьме сидели, – не сказал, а выплюнул Дыкал. – Задница, дык, точно целее была бы… Повелись на речи генерала – мол, армия новые земли поможет увидеть, и добычи хоть завались, дык, и мундир, и девки на шею сами вешаются?

Опешивший Емсиль тогда ляпнул:

– А откуда вы знаете?

И получил кулаком под дых:

– Должен говорить мне – «господин сержант»! Понял? А вот свое «вы» можешь себе же в задницу и засунуть! Понял?

– Понял, господин сержант!

– Ладно. Отставить! Откуда знаю, хочешь спросить? Так я за тридцать лет службы столько рекрутов перевидал, что… Дык, чего там говорить! Знаю вас, как облупленных. Хотя у вас случай особый, можно сказать… Если бы не… Ладно. Отставить… Пошли имущество получать.

Потом они долго торчали около склада, и Дыкал вяло переругивался с другими сержантами, норовившими проскочить без очереди. Те подтрунивали над ним, вспоминая какой-то неудачно исполненный приказ. Он ответил, мол, угадывать желания капитана не намерен, если тому нужно что-то, пускай так и говорит, и нечего тень на плетень наводить. А табалец рассматривал своего будущего командира. Обычное крестьянское лицо, мозолистые руки, чуть сутулые плечи – переодень такого в крестьянскую рубаху, и получится арендатор-огородник из южного Аруна, из тех, что посвящают всю жизнь луку, капусте и моркови. На левом рукаве – нашивка сержанта. Ни шрамов, ни отметок за ранения – служба Дыкала протекала, скорее всего, в каком-нибудь тихом и спокойном гарнизоне в центральной части Сасандры. Значит, ни в Барне, где на протяжении последних двадцати лет несколько раз поднимали восстание дроу, ни на Окраине, границы которой постоянно теребили набегами кентавры, он не служил. И все же чувствовалась в нем спокойная уверенность человека, умеющего обращаться с оружием. Видно – сержант себе цену знает, попусту за меч не схватится, но, вынув его, нашинкует обидчика в капусту.