Владислав Русанов - Золотой вепрь

– Мы тебя не бросим! – Лопата решительно наклонился, схватил Комля под мышки.

Барнец застонал, сделал слабую попытку вырваться.

– Оставь меня… Добей лучше…

– Ты что? – выпучил глаза Почечуй.

Комель не ответил, обмяк и закрыл глаза.

С громким стуком отворились двери. В залу вбежали Витторино и Клоп.

– О! Студент! – обрадованно закричал пучеглазый.

– Тише! – оборвал его радость уроженец Мьелы. – Бежать надо! Мы черный ход завалили!

– Так, погоди! – нахмурился коморник. – Толком… энтого… говори!

– Да что говорить? – перебил Клоп открывшего рот Витторино. – Окружают дворец. Медренцы. Латники и стража. Много.

– Школько это – много?

– Ну, сотня будет…

– Яшно! А ну, быштро, дверь жакрыли! Штолы… энтого… крешла! Бегом!

В мгновения опасности Почечуй вел себя не как прижимистый старикашка, а как опытный и успешный полководец. Это чувствовал не только Антоло, но и прочие наемники, поскольку подчинились, не раздумывая. Даже студент, ковыляя и прихрамывая, притащил стойку с покореженным доспехом – полным набором медренского латника. От затраченных усилий ему захотелось лечь, свернуться калачиком и заснуть, но веселая перебранка Клопа и Лопаты, волочивших тяжелый стол, вызвала невольную улыбку и развлекла.

– Ну что, ребята… энтого… получилошь? – весело подмигнул Почечуй.

– А то? – ухмыльнулся Витторино. – В лучшем виде!

– Тогда пошли!

– А Комель? – Антоло вдруг вспомнил про барнца. Вспомнил потому, что очень уж тот напоминал ему Емсиля, который сейчас, быть может, уже погиб, штурмуя крепость, пронзенный стрелой или мечом.

Почечуй отвел глаза. Глухо сказал:

– Ему… этого… не помочь уже.

– Как?

– А вот так! – оскалился старик. – Пошли!

И уже когда они выходили из залы через вторую дверь, тихонько признался:

– Дорежал я его… энтого… чтоб не мучалша.

Сзади в створки заколотили злыми, требовательными ударами.

Нет, все-таки городской дворец ландграфа строили на совесть!

Мудрец уже третий раз бил ногой, но дверь не поддавалась.

– Погодь! – Бучило вырвал из безжизненной руки Ормо топор. – Дай-ка я разок приложусь!

Северянин поплевал на ладони, как заправский лесоруб. Примерился.

С первого же удара лезвие раскололо створку и заклинилось в ней.

– Умеешь, – криво усмехнулся Кулак.

– Ничо, я сейчас… – Бучило схватился за топорище, уперся в дверь ногой. Пошатал. Дернул.

Со скрипом сталь выскользнула из древесины. Наемник пошатнулся, но устоял на ногах.

– Дай мне! – протянул руку Клоп.

– Обойдешься! – Бучило повел плечами, примериваясь нанести повторный удар.

– Тебе жалко?!

– Оба отойдите, – приказал Мудрец.

Он еще ссутулился, даже как-то стал меньше ростом, а потом выбросил вперед ногу. Подошва сапога угодила рядом с трещиной в створке. Силе удара мог бы позавидовать средних размеров жеребец.

Дверь раскололась пополам. Жалобно заскрипели петли. С грохотом вторая половинка ударилась о стену.

Мудрец, выхватывая из-за пояса кистени, прыгнул в комнату головой вперед.

Прислушиваясь к глухим ударам, барон Фальм покачал головой.

– Должен признаться, любезнейший господин граф… – Его голос казался приторно-сладким, словно мед, но горчил, будто яд скорпиона. – Должен признаться, что вы не оправдали возложенного на вас высокого доверия… К моему сожалению.

Гость его светлости стоял, небрежно опираясь локтем на подоконник узкого стрельчатого окна. Пальцы правой руки играли с рукоятью корда. Усы топорщились совсем по-кошачьи.

Напротив него стоял, перекатываясь с пятки на носок, ландграф Вильяф. Серебряные медведи на черном сюрко владыки Медрена, казалось, приноравливались – как бы ловчее швырнуть корону в графского собеседника.

В шаге от ландграфа съежился слуга – Пальо. Он морщил длинное лицо так, словно собирался расплакаться, но стеснялся этой слабости. Ближе к выходу Джакомо-Череп устало опирался на поставленный стоймя шестопер. За исключением нескольких пятен крови на одежде, телохранитель его светлости вышел из схватки с наемниками без отметин. Да и усталость его была скорее показной, чем истинной.

В глубине комнаты, подальше от окна, на укрытой балдахином кровати сидела супруга ландграфа, госпожа Тельма, затравленно озиравшаяся и обеими руками прижимавшая к себе наследника Халльберна. Глаза графини покраснели и опухли. Мальчик, наоборот, держался смело. Он так и норовил вывернуться из назойливых материнских объятий, разворачивал плечи и переводил взгляд с отца на гостя, потом на командира телохранителей и обратно.

– Глупости изволите болтать, господин барон! – Граф Вильяф брезгливо поморщился. – Медрен держится. И он выстоит, во имя Триединого!

– Хм… – покачал головой Фальм. – Медрен держится. Но почему-то, любезнейший господин граф, вы, вместо того чтобы руководить боем, скрываетесь в собственной спальне. С чего бы это? Помнится, вы обещали показать мне чудо? И где же оно?

– Мы противостоим трем полкам сасандрийской армии и один уже уничтожили! Это ли не чудо?

– Толку-то? Вас раздавят, как я и обещал. Уж поверьте моему опыту, любезнейший господин граф. – Барон зевнул, прикрывая рот ладонью в замшевой перчатке. – Буду ли я сожалеть? Нисколечко…

– Глупости! – вспыхнул его светлость, как сухая солома. – Это временные неудачи!

– Захват вашего особняка имперскими наемниками вы называете временными неудачами? А вы знаете, кто их ведет? Некий кондотьер по кличке Кулак. Помните такого?

Ландграф дернул плечом – мол, буду я помнить всякий сброд!

– А он вас помнит, я уверен. И ваша встреча будет приятной лишь для одной стороны.

– Чушь! Я не собираюсь с ним встречаться!

– Конечно, любезнейший господин граф… – Фальм выглянул в открытое окно. – Вы не собираетесь встречаться с заклятыми врагами. Вы приготовили веревочную лестницу. И теперь намерены позорно бежать…

– Не бежать! Спасать семью! Не вам меня судить, господин барон! Все ваши посулы оказались пустым звуком. Где поддержка западных королевств? Где помощь таинственного сообщества, интересы которого вы представляете?

– А может, вам еще десять полков айшасианских латников на белых верблюдах?

– Что?

– Что слышали.

– Да как вы смеете?! – Его светлость побагровел, схватился за меч. – После всех обещаний?

– Я обещал человеку, который мог стать символом борьбы против Сасандры. Знаменем всех свободомыслящих борцов Запада. – Фальм не обратил никакого внимания на телодвижения ландграфа. – А что же вышло? Оказалось, я имею дело с напыщенным, самодовольным болваном, не владеющим ни тактикой, ни стратегией. Вся сила которого заключается лишь в нездоровой любви малочисленной армии и бестолковых горожан.