Олег Авраменко - Конноры и Хранители

— Тогда я считай что покойник.

— Нет, я серьёзно, Кейт, — с жаром проговорила Марика. — Очень серьёзно. Ты просто не знаешь моего брата. Не знаешь, как он ревнует меня. Поэтому я спрашивала, готов ли ты ради меня умереть. Согласен ли ты поставить на кон свою жизнь, чтобы добиться моей руки? Я не шучу, совсем не шучу.

Кейт посмотрел ей в глаза и понял, что Марика действительно не шутит. А ещё он понял, что, сказав сейчас «нет», он навсегда потеряет её любовь. Кейт давно смирился с тем, что им не суждено быть вместе; его уязвлённое самолюбие и отвергнутую любовь утешало лишь одно-единственное — осознание того факта, что Марика тоже любит его. Он слишком дорожил этой любовью, чтобы смириться с её потерей. Пусть это была жестокая, эгоистичная любовь принцессы, требующая беззаветного служения и постоянных жертвоприношений, пусть это была любовь, больше похожая на пытку, чем на нежную страсть, — но это была та самая любовь, о которой он мечтал всегда. Такая любовь бывает лишь раз в жизни — и за неё не грех отдать жизнь...

И Марика... У Кейта было много женщин, но ещё ни одну из них он не хотел так, как хотел её. Кейт хотел Марику страстно, неистово, он готов был продать душу дьяволу, лишь бы быть с ней до конца своих дней. И не важно, когда этот конец настанет — завтра или через несколько десятилетий. Даже за одну ночь с Марикой можно отдать жизнь...

И Джейн... Кейт любил её самой нежной, самой преданной любовью, но любил в ней прежде всего сестру, и их связь тяготила его. Он знал, что грешит, понимал всю тяжесть своего греха — но ничего не мог поделать с собой. Только любовь Марики могла излечить его от этой губительной страсти. А ради этого стоило рискнуть жизнью...

— Я согласен, — сказал Кейт, привлекая её к себе. — Согласен рискнуть.

— Ты серьёзно? — спросила Марика с недоверием.

— Вполне. Я готов отдать за тебя свою жизнь.

— Ах, Кейт, я обожаю тебя! — пылко прошептала она. — Ты самый лучший из людей... А я, — Марика тихо вздохнула, — я такая плохая девочка...

Битва под Инсгваром состоялась на восьмой день после прибытия в город армии противников узурпатора. Верные Чеславу войска подошли к Инсгвару уже через четыре дня, однако Стэн, вопреки советам большинства воевод и настойчивым требованиям князей-союзников, не повёл их немедленно в бой, а решил выждать ещё несколько дней. Он знал, что никакой подмоги из Златовара не будет, поэтому мог спокойно тянуть время, не боясь растерять преимущество, и зарабатывал дополнительные очки в свою пользу, изображая из себя не просто поборника единства Империи, но и искреннего миротворца. Все эти три дня Стэн настойчиво предлагал командованию имперской армии условия почётной капитуляции, но все его предложения были с негодованием отвергнуты главным предводителем войска, сыном Чеслава, княжичем Вышеградским (он настойчиво именовал себя князем, ибо считал своего отца законным императором).

И вот, на рассвете восьмого дня, Стэн распорядился дать сигнал к выступлению. Обе армии сошлись на равнине всего в каких-то двух милях к северу от крепостных стен Инсгвара.

Исход битвы был предрешён ещё до её начала — но отнюдь не потому, что силы противников были неравными. Победа или поражение предопределяются не только количеством всадников и пехотинцев, их выучкой и слаженностью действий, качеством вооружения и боевым духом войска; также многое зависит и от командования, от его умения правильно выбрать тактику боя, способности контролировать ситуацию в пылу сражения, принимать быстрые и верные решения.

Нельзя сказать, что в армии Чеслава были бездарные воеводы. Напротив, они достаточно грамотно вели сражение, и окажись на месте Стэна кто-нибудь другой, то, возможно, в этот день счастье улыбнулось бы самозванному императору. Однако во главе войска противников Чеслава стоял князь-Коннор, который, благодаря затесавшимся в ряды врага соплеменникам, заранее знал о всех его манёврах и предвосхищал любые, даже самые неожиданные ходы. А благодаря тем же Коннорам, но только в рядах собственной армии, Стэн мог руководить сражением сразу на всех участках, и его войско действовало словно один слаженный механизм.

Вдобавок, накануне ночью из Инсгвара выступили два внушительных отряда, под покровом темноты и под прикрытием всё тех же Конноров незаметно обошли с запада и востока лагерь противника и затаились в ожидании условного сигнала. В самый разгар боя Стэн дал этот сигнал — и оба засадных полка одновременно ударили в тыл врага с северо-запада и северо-востока.

Сражение закончилось ещё до полудня. Противник был разбит наголову, сын Чеслава погиб, также погиб один князь из числа сторонников узурпатора, а ещё двое князей и пятеро княжеских сынов были взяты в плен. Ни сам Стэн, ни его союзники-князья не пострадали. И вообще, потери среди победителей оказались столь незначительными, что кое-кто поспешил объяснить это божественным вмешательством. Весь город молниеносно облетел слух, что сама святая Илона покровительствовала в бою сторонникам своего сына. И многие в это верили, особенно простонародье.

Впрочем, как раз в этом не было ничего удивительного. Если для жителей Гаалосага покойная княгиня была прежде всего святой-защитницей, ценой своей жизни остановившая вторжение жестоких друидов, то в Немете, как и в других землях Западного Края, на драматические события девятилетней давности смотрели немного иначе, придавая наибольшее значение самому факту разгрома вражеского флота. Здесь Илону считали святой-воительницей и воспринимали её смерть, не как трагедию, а лишь как переход от земной жизни к небесной. Поэтому местные жители находили вполне естественным, что воинственная святая оказала помощь своему сыну, коль скоро правда была на его стороне. Точно так же думали многие простые воины — не только из армии победителей, но и из стана проигравших. Стэн собственными ушами слышал, как некоторые пленные на все лады проклинали своих предводителей, включая самозванного императора и поддержавших его князей, за то, что они имели глупость выступить против сына святой.

Возвращаясь во главе ликующего войска в Инсгвар, Стэн был угрюм и задумчив. Его соратники относили это на счёт усталости и огромного нервного напряжения, которому подвержен каждый военачальник, несущий всю полноту ответственности за исход сражения. Но дело было не только в усталости и нервном напряжении. Стэна угнетала мысль, что сегодня славы убивали своих же соотечественников — и всё из-за того, что их князья не могут мирно поделить между собой власть. Перед боем и в бою он старался не думать об этом, ему нельзя было сомневаться в своей правоте, ибо неуверенность вождя губительна для его подчинённых. Зато теперь Стэна одолевали мучительные сомнения. Он убеждал себя в том, что пролитая сегодня малая кровь позволит избежать большой крови в будущем, но это служило ему слабым утешением. В отличие от той самой большой крови, существовавшей лишь в мрачных прогнозах, малая кровь, что лилась сегодня, была реальна и осязаема, она лилась по его приказу...