Павел Молитвин - Спутники Волкодава

Потом Тилорн вернул зрение матери вождя — старухе Кебаке, заговорил язвы Забулави и избавил, не прибегая ни к каким колдовским снадобьям, детвору острова от глистов — болезни, считавшейся здесь возрастной и почти неизлечимой. О белом колдуне заговорили со страхом и уважением, хотя находились злые языки, нашептывавшие всем, кто готов слушать, что Тилорн — слуга Панакави. Поскольку белый цвет — цвет смерти — не является любимым у мекамбо, перешептывания не стихали до тех пор, пока крикунья и скандалистка, драчливая Отайя не предупредила шептунов, что каждому, кто косо посмотрит на чужеземца или назовет его «белым колдуном», она «выцарапает бесстыжие глаза, вырвет вшивые волосы и гнилой язык». Тилорн не спал три дня и три ночи, колдуя возле ее умирающего сына, и сумел-таки вернуть его к жизни, хотя сам после этих бдений походил на труп. Связываться с сумасшедшей Отайей, потерявший пять лет назад трех старших сыновей и мужа во время того памятного урагана, что пригнал на Тулалаоки каноэ со стариком Нкакути и его дочерью Маути, опасался сам ра-Вауки, и прилипшее было к Тилорну прозвище «белый колдун» перестали употреблять даже те, кто почему-либо недолюбливал чужака.

Таких, впрочем, на Тулалаоки было немного. Тилорн не пытался стать «своим», понимая, видимо, что это ему не удастся, проживи он на острове хоть сто лет, но и оставаясь чужаком, сумел снискать если не любовь, то симпатию и уважение. Отчасти это объяснялось тем, что, едва научившись говорить на языке мекамбо, он с поразительным искусством избегал споров и ссор с кем бы то ни было. Отчасти же причина хорошего к нему отношения островитян заключалась в том, что, будучи мастером на все руки, секретов своих он не скрывал и охотно делился знаниями и умениями с каждым, кто хотел от него что-либо перенять.

Тофра-оук, например, проникся к Тилорну безмерным уважением, после того как тот научил его из меди и олова, вымениваемых у матуави, которые, в свою очередь, выменивали их у мореходов, приплывавших с расположенной на востоке Большой земли, выплавлять бронзу — металл, почти не уступавший прочностью железу. Секрет изготовления бронзы восточные мореходы хранили в тайне от матуави, а может, и сами его не ведали; Тилорн же открыл тайну походя, да еще и шутил, по словам Тофра-оука, что рискует при этом стать злодеем в глазах всего женского населения Тулалаоки. Злодеем его, понятно, никто не назвал, однако женщинам и правда пришлось расстаться со значительной частью ручных и ножных браслетов — из них торжествующий Тофра-оук изготовил множество рыболовных крючков, в которых на острове постоянно ощущался недостаток.

О, Маути прекрасно понимала, что за один этот секрет Тилорн, если бы это пришло ему в голову, мог требовать у ра-Вауки чего только пожелает и ни в чем не встретил бы отказа. На ее родном острове — Хаоху — рыболовные крючки, случалось, делали даже из яхахави — «дерева-камня». Для этого побег яхахави изгибали нужным образом и привязывали, а через несколько лет вырезали из причудливо изогнутого сучка крючок, что, принимая во внимание прочность древесины, было совсем не просто.

Маути вздохнула, вспоминая родной остров, находившийся далеко на юге, за материком черных людей — Мономатаной. Если бы их каноэ, унесенное от Хаоху чудовищным, невиданным даже стариками штормом, не подхватило теплое южное течение Путамао, омывающее берега Западных островов, они с отцом, верно, погибли бы без пищи и воды в поисках хоть какой-то суши, но Дневной бог положил конец их испытаниям, когда силы несчастных были на исходе…

Вздохнув еще раз и поклонившись востоку, откуда приходит в мир Дневной бог, Маути извлекла из корзины тушку спрута и бросила ее в кипящую воду. Понаблюдала, как битые, обмякшие щупальца скручиваются в спирали, а темно-коричневая окраска кожи приобретает красноватый оттенок. Порывшись в корзинах и горшках, добавила в потемневший бульон душистых трав и корешков и вновь вернулась мыслями к Тилорну, ставшему после появления на Тулалаоки постоянной темой женских пересудов.

Что бы ни говорили об удивительных деяниях чужеземного колдуна, чего бы достойного изумления ни совершил и ни изобрел он, Маути все же старалась держаться от него подальше: белизна тела навевала воспоминания об утопленниках, постоянная полуулыбка раздражала, руки казались слишком красивыми для мужчины, а глаза… Глаза, в общем, тоже были нехороши. Если бы Маути захотела понять истинную причину своей неприязни к Тилорну, то, вероятно, быстро сообразила бы, что дело тут вовсе не в цвете кожи, форме носа или разрезе глаз. Просто она хорошо помнила, с какой отчужденностью, если не сказать враждебностью, встретили на этом острове ее и Нкакути, и, сама того не сознавая, не могла простить Тилорну, что тот так быстро сумел завоевать расположение мекамбо.

Как бы то ни было, запретить женщинам говорить о новом колдуне девушка не имела возможности и вольно или невольно слушала, когда они вместе собирали ягоды чивири, потрошили и заготовляли рыбу на сезон дождей, во время которого частые штормы не позволяли рыбакам уходить в открытое море. Слушала и когда сверстницы ее по предложению Баули взялись пополнять запас кувшинов, горшков и корчаг, которых, сколько ни сделай, вечно в хозяйстве не хватает.

Красную глину мекамбо копали на восточной, лесистой оконечности Тулалаоки. Там же лепили горшки, выставляли их сушиться на солнце, а потом обжигали, благо сушняка под боком сколько угодно. Девушки уходили туда на несколько дней и жили в наскоро сооруженных шалашах, покуда не изготавливали необходимое количество посуды и не выговаривались друг перед дружкой всласть. Ибо где же, как не вдалеке от дома, и облегчить душу, поделиться накопившимися горестями, печалями и радостями. Вспомнили как-то и нового колдуна: кто хвалил, кто рассказывал о затеях его с опаской, кто со смехом. Не удержалась и Маути — сравнила его бледную кожу со вздувшимся брюхом дохлой рыбы, и надо же было случиться, чтобы в этот именно миг Тилорн вышел из кустов на берег ручья, возле которого девушки возились с глиной.

Чужак не подал виду, что слышал, как нелестно отзывалась о нем Маути. Ласково улыбаясь девушкам, он попросил позволения посмотреть на их изделия, если не нарушит своим присутствием среди них какого-нибудь табу или обычая мекамбо. К тому времени Тилорн уже складно говорил на языке островитян, освоив его в поразительно короткий срок, и так ловко задал вопрос и обратился с просьбой, что ни у одной из приятельниц Маути язык не повернулся прогнать чужака или хотя бы разъяснить ему, что неприлично мужчинам смотреть на женское рукомесло, так же как женщинам не пристало выходить с мужчинами на лов рыбы.