Павел Молитвин - Путь Эвриха

Батар опустил глаза, на скулах у него выступили красные пятна, а от поднимавшейся из глубин души ненависти к испоганившим его родной город кочевникам, казалось, вот-вот перехватит дыхание.

— Проще всего, конечно, если не простить, то хотя бы забыть! И тебе это, возможно, удалось! — шипел Сюрг, приподнимаясь с циновки и нависая над заставленным закусками столом, разделявшим бывших приятелей. — Но я не мог ни простить, ни забыть! Ибо ты уехал, а Фухэй продолжал агонизировать на моих глазах! И Баритенкай при этом процветал! Его корабли отправлялись в Саккарем, чтобы продавать то, что он скупил по грабительским ценам или просто захватил в покинутых хозяевами домах. Да-да, кое-кто считал его благодетелем, поскольку он помог бежать в Саккарем нескольким сотням фухэйцев, позволив спрятать их на своих кораблях. Но известно ли тебе, что эти люди отдали ему за это все, чем владели? Он помог им не из жалости и не из милосердия! Он и тут преследовал свою выгоду! А те, кто не мог заплатить… Тех его слуги гнали со двора, как и меня, палками! Кое-кому он, впрочем, соглашался помочь бесплатно. Атанай с женой могли бы уплыть на его корабле, если бы отдали ему в рабство своего сына. Чигурган тоже мог бы…

— Я этого не знал. Стало быть, поэтому ты и выдал Баритенкая нангу «медногрудых»?

— Баритенкая, его зятя и других степняков, которые помогали ему грабить своих несчастных соплеменников.

— И за это тебя сделали сотником?

— Я не искал этой должности. Но, поразмыслив, решил, что она не худшая в этом подлом мире, где вольготно себя чувствуют лишь убийцы, мерзавцы и богатей. Я хотел отомстить и отомстил: Баритенкаю и его пособникам переломали хребты.

— А Иккитань? Что сделали с ней?

— Не знаю. — Сотник с лязгом сомкнул челюсти, а затем, внезапно решившись, пожал плечами и произнес: — Нет, вру, знаю. Ее выставили на продажу вместе со всем оставшимся после Баритенкая добром. Я купил ее и намеревался скормить древесным крабам, но она так старалась загладить свою вину… Кроме спеси и ладного тела, у нее не было ничего: ни чести, ни гордости. Если бы она вела себя иначе, я бы ее простил, но… Потом я отдал трусливую шлюху моей сотне. — Сюрг рассмеялся неестественным дребезжащим смехом. — Жаль, ты не видел, каким фокусам эта лживая сука научилась всего за несколько дней! И, все же она им надоела, и они отправили ее на невольничий рынок вместе с другими женщинами, захваченными около Врат…

— Но ведь ты любил ее! Как ты мог?..

— Э-э-э! Говорят, от ненависти до любви один шаг, однако и от любви до ненависти — не больше. А нам ли с тобой не знать, что такое ненависть?

— Ненависть… Жажда мщения… Я думал, это единственное, что нам осталось… — пробормотал Батар, глядя прямо перед собой невидящими глазами. — Но одной ненависти недостаточно для жизни, она слишком иссушает душу. И если жертва превращается в палача…

— О чем ты бормочешь? Разве не ради мести ты перебрался в Матибу-Тагал? Не для этого проник во дворец? Кстати, ты уверен, что нас никто не слышит? Кто-нибудь в твоем доме понимает наш язык? — внезапно насторожился Сюрг.

— Нет, можешь говорить совершенно спокойно. — Батар поднес к губам чашу и, обнаружив, что уже успел осушить ее, хрипло рассмеялся: — Ты упомянул о ненависти, которая нас объединяет, так не пора ли перейти к делу? Ведь не для того ты ожидал меня у выхода из дворца, чтобы рассказать о судьбе Баритенкая и его, дочери?

— Нет, не для того, — глухо подтвердил Сюрг. — Я искал тебя, чтобы сказать, каким образом ты можешь отомстить Энеруги. Тебе известно, что Хозяин Степи — женщина? Я вижу, для тебя это не новость? Вот и отлично! Человек этот, не важно, мужчина он или женщина, виновен в гибели несчетного числа людей, в разграблении Фухэя и других приморских городов. И у меня есть средство, благодаря которому ты можешь убить его, сохранив при этом собственную жизнь.

— Что же это за средство? — спросил Батар после непродолжительного молчания.

Известие о том, что табунщики схватили и привезли в становище первую жену Фукукана, застало Атэнаань врасплох и повергло в смятение. Девушка постаралась убедить себя, что Кузутаг ошибся: супруге нанга кокуров нечего было делать в Вечной Степи. Она, без сомнения, находится сейчас в захваченном Тамганом Соколином гнезде, а Кузутаг, обознавшись, притащил в становище похожую на нее степнячку. Это какое-то недоразумение. Тайтэки незачем убегать от разгромившего сегванов мужа. То есть она могла решиться на это, только если все еще любила Фукукана и надеялась, что тот не устоит перед ее чарами. Но это же невозможно! Трудно поверить, что она осмелилась на такой поступок после того, как родила сына нангу кокуров!

Не находя себе места от волнения, Атэнаань послала Дэрикэ разузнать о том, что говорят в становище, а сама склонилась над раскроенной овечьей шкурой, однако мысли ее были далеки от начатой работы. Если бы под рукой оказалась фасоль, при помощи которой фухэйские женщины пытались предугадать будущее, она бы погадала. Скорее ради того, чтобы чем-то себя занять, нежели надеясь узнать свою судьбу, ибо, в отличие от настоящих гадалок, ни разу еще не сумела сделать ни одного верного предсказания.

Да что там предсказания! Она настолько перетрусила и переволновалась, что не знала даже, как следует вести себя, когда Фукукан с Буршасом, отправившиеся проследить за отправкой скота в Матибу-Тагал, вернутся в становище. Требовать ли казни неверной жены, просить Фукукана отпустить ее с миром или сделать вид, что ей нет дела до того, как собирается он поступить с Тайтэки? А может быть, она должна приказать умертвить пленницу немедленно, не дожидаясь возвращения мужа? Будучи супругой нанга, она, наверно, могла отдать его людям такой приказ, другой вопрос, выполнят ли они его? Она бы на их месте с исполнением подобного распоряжения не торопилась.

Девушка закрыла лицо ладонями, силясь собраться с мыслями. Что за глупости лезут ей в голову? Никого она не собирается убивать! И женщина эта, конечно же, не Тайтэки. Но даже если Кузутаг ничего не напутал, бояться ей нечего, Фукукан не простит свою бывшую жену. Он любит только ее — Атэнаань, иначе зачем бы ему жениться на рабыне, которая и без того была в полной его власти? О Промыслитель, и что он в ней только нашел? Девушка всхлипнула и улыбнулась — какая же она все-таки дура! Ей радоваться надо, а она ревет! Ну кому еще из схваченных в Фухэе женщин так повезло? Атэнаань вспомнила отца, Батара, так и не вернувшегося с Цай-Дюрагата, и слезы неудержимым потоком хлынули из ее глаз.

Она не была красавицей, не знала ремесел и все же чем-то приглянулась Вакаю одному из тысячников «медногрудых», выбравшему себе, среди прочей добычи, дюжины две фухэйских девушек. Девять из них приземистый кривоногий тысячник, любитель крупных опытных женщин, предназначил в подарок трем своим сыновьям, служившим чиновниками в Матибу-Тагале, куда рабыни были отправлены при первой оказии.