Павел Молитвин - Ветер удачи

Справедливости ради следовало признать, что другие пассажиры «Ласточки», команда ее и капитан выглядели ничуть не лучше Иммамала. Даже те из них, кто ни слова не понимал по-мономатански, успели уже сообразить, что, коль скоро «стервятники» не перетаскивают находящиеся в трюме нарлакского судна товары на джиллы, «Ласточке» предстоит проследовать вместе с ними в Мванааке или какой-либо иной порт империи Мавуно, а им самим превратиться из свободных, уважаемых людей в бесправных рабов. Кто-то, пугая других и пугаясь сам, дрожащим голосом предположил, что зузбары, чего доброго, дабы не утруждать себя возней с пленными, могут их и за борт выкинуть, но на паникера тут же зашикали, посоветовав не молоть чепуху: сотня крепких, сильных мужчин — это целое состояние и превращать его за здорово живешь в акулий корм дураков нет.

Прислушиваясь к разговорам охранников и отрывочным фразам, которыми обменивались между собой его товарищи по несчастью, Эврих отметил, что не испытывает ни волнения, ни страха, как будто все происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения. С некоторым изумлением аррант вынужден был признать, что теперь, когда стало очевидным, что резни, подобной той, которую учинили «стервятники Кешо» на «Морской деве», не будет, он ожидал дальнейшего развития событий совершенно спокойно. Более того, с интересом стороннего наблюдателя, который не прочь познакомиться поближе с жизнью имперских сторожевиков, а ежели повезет, то и населения Мавуно, глава о быте и нравах коего, безусловно, украсит страницы его «Дополнений». Не зря, значит, говорят: кто родился от курицы, тот должен рыть землю.

Стремясь поскорее увидеться с Кари, он все же выбрал не самый короткий путь к Вратам Гремящей расщелины — по восточному берегу континента, а тот, который обещал быть интереснее, и не вправе роптать, если Боги, идя навстречу его желаниям, как обычно, приступили к исполнению их весьма своеобразно, в соответствии с собственными вкусами, планами и намерениями. Ну что ж, ему к этому не привыкать, и в глубине души он ожидал чего-то подобного…

Бродившие по палубе зузбары, вникавшие в тонкости оснащения «Ласточки», подались на корму, охранники, прекратив трепаться об ожидавшем их кутеже, приняли грозный вид: из трюма один за другим выбрались капитаны обеих джилл и сопровождавшие их воины. На лоснящихся от пота лицах играли улыбки: составляя список захваченных товаров и опечатывая тюки, сундуки и бочки, «стервятники» успели прикинуть, сколько цвангов выручат за положенную им двенадцатую часть захваченного на нарлакском судне добра, и пребывали в наипрекраснейшем расположении духа.

Пока сопровождавшие капитанов воины выкатывали из трюмов не занесенные в опись бочонки с вином, предназначавшиеся для празднования выпавшей «стражам моря» удачи, охранники, не дожидаясь распоряжений командиров, заставили пленников выстроиться вдоль обоих бортов. Молодой дан-цед громко объявил, сначала по-мономатански, а затем на ломаном саккаремском языке, что сейчас будет проведен досмотр их личных вещей, которые каждый должен выложить на палубу у своих ног. Эврих снял с плеча сумку с лекарскими принадлежностями, которую так и не удосужился отнести в каюту. Поглядел, как товарищи складывают перед собой отделанные серебряными бляхами пояса, кошели и кинжалы для разделывания пищи и заточки перьев, и, отцепив от пояса оба пенала, положил рядом с сумкой.

— Кольца, серьги, браслеты, ожерелья — снимайте все-все! Эти безделушки вам больше не пригодятся! Рабам не положено иметь никаких украшений, ежели они не подарены им хозяином! — весело покрикивал дан-цед, в то время как пара расторопных охранников, следуя вдоль шеренги пленников, складывала выложенные на палубу вещи в большой холщовый мешок.

Двое писцов, двигаясь вдоль правого и левого борта «Ласточки», начали заносить на пергамент имена пленников, национальность их и род занятий. Зузбары действовали быстро и слаженно, заминок почти не возникало, и капитаны джилл наблюдали за происходящим со снисходительной скукой: им было не впервой захватывать торговые суда и процедура вступления во владение добычей была продумана и отработана до мелочей.

— Эй ты, чудо, серьгу снять забыл! А ты, борода, скидывай нагрудник — отвоевался! Вай-ваг! Да у тебя под ним кошель? — удивился дан-цед. — Отвязывай, не жалей. Все равно мы вас в Мванааке в одних набедренных повязках высадим. Так лучше уж сразу избавиться от всего лишнего.

Не отставали от дан-цеда и писари, громко переспрашивая:

— Шерах? Саккаремец? Торговец металлической посудой? Ай-вай! Ничего-то, кроме гребца или сборщика риса, из тебя не выйдет! Что за глупый корабль: ни кузнецов, ни плотников, ни сукновалов, ни ткачей! А ты кто? Хилой? Благодари своих Богов за то, что к нам попал. По крайней мере, от ожирения не умрешь…

Памятуя, что комариный писк на небе не слышен, купцы и корабельщики покорно отвечали на вопросы писцов и безропотно расставались со своим добром. Подавленные обрушившейся на них бедой, они словно разом утратили силы к сопротивлению и лишь возводили очи горе, призывая в трудный час на подмогу кто Храмна, кто Морского Старца, кто Священный Огонь, и Эврих уже начал склоняться к мысли, что обращение более полусотни людей в рабство так вот тихо-мирно, по-домашнему, и закончится, когда дан-цед раздраженно прикрикнул на Ирама:

— Тебе говорю, снимай браслет! Полно губами шлепать! Теперь тебе если что и предстоит носить, так только колодки. А ну!.. — Он шагнул к светловолосому парню, и тут произошло то, чего никто не ожидал, а большинство даже и не успело увидеть.

Ирам откачнулся от тянущихся к нему рук дан-цеда, выхватил из складок халата длинный кинжал и ткнул им весельчака зузбара в грудь. Клинок скользнул по пластинкам маронгового панциря, и тогда Ирам нанес еще один удар, целя под обрез доспеха. Дан-цед жалобно вскрикнул, дернулся, словно пронзенная острогой рыбина, и рухнул на палубу, прижимая к животу окрасившиеся кровью ладони. Ирам с пронзительным воплем отпрыгнул к фальшборту, выставив перед собой кинжал, стоявшие подле него купцы шарахнулись в разные стороны, писцы, разом утратив весь свой гонор, пятясь, начали отступать от шеренги пленных.

— Лоче! — испуганно крикнул капитан «Верволики» г кидаясь к корчащемуся на палубе молодому дан-цеду. Охранники, обнажив широкие кривые мечи, опережая его, бросились на Ирама.

— Живым! Живым взять! Живьем! — взвыл капитан «Верволики», склоняясь над дан-цедом. — Сунгар! Сунгара сюда! Быстро!

Стоя на коленях, он трясущимися руками попытался расстегнуть ремни маронгового панциря, низ которого, как и пластинчатый кильт, уже окрасился кровью раненого.