Михаил Бабкин - Слимп

Семён замер с вытянутой рукой. И дышать стал через раз, на всякий случай. Стражник постоял, постоял, и, внезапно утратив всякий интерес к подозрительному месту, опустил руки и побрёл дальше, по дуге обходя золотую гору. Вскоре металлическое шарканье стихло. Семён медленно обернулся: стражник, не снижая скорости, вошёл в молочную стену и исчез. Как будто его здесь никогда и не было.

– Уф, – сказал медальон, – пронесло… Вовремя ты… извиняюсь, вы, Семён Владимирович, моё заклятье невидимости усилили. Я даже и не знал, насколько оно у меня несовершенное. Хорошее, но не совершенное. Что же вы, уважаемый, со мной как с детской игрушкой… о самом главном-то и умолчали… Честное слово, обидно. Могли бы и правду сказать, я всё равно разболтать не смогу. Даже если бы и захотел.

– Какую правду? – озаботился Семён, – ты о чём?

– Ну как же, – в баритоне прорезались странные истерические нотки, – а то мы не знаем, не понимаем мы… Легенд о Настройщике не слышали. Да-с. Извините, если что не то сказал раньше, не знал. Не ведал я!

– Вот что, если ты решил закатить истерику, так давай будешь её устраивать в другом месте, хорошо? – недовольно буркнул Семён. – Надоело мне здесь. Двигаем отсюда, пока твой ржавый охранник назад не притопал. С него станется.

– Слушаю и повинуюсь, – ответил медальон, – одну минутку, – и тут же, понизив голос, спросил с придыханием:

– А какой он, этот Блуждающий Стражник? Я-то его не вижу, не дано мне этого. Только ощущаю… Страшный, да?

– Невозможно страшный, – согласился Семён, – сторукий, одноногий и ходит задом наперёд. Прыжками. А рот с клыками на спине.

– Вот ужас-то, – сказал медальон. – Ну и пусть. Теперь мне на всё плевать. Пускай себе хоть тысячерукий! Хоть с зубами в заднице. Эх, какой мне, оказывается, компаньон в этот раз достался… Аж самому себе завидно. Так, значит, изволите воспользоваться моей помощью? Сами, стало быть, не жела… Впрочем, о чём это я! Сию минуту.

– Ты вот что, – недовольно сказал Семён, поднося медальон близко к лицу, – прекращай выкать, не люблю я этого. Давай по-свойски. Раз мы с тобой с самого начала на «ты», значит, так будет и дальше. И ещё – как тебя зовут? Не могу же я к тебе без имени обращаться.

– Зовут? – растерялся медальон, – да никак не зовут. Магический Вор – это лишь рабочее название, символ для составления заклинаний. Обращение.

– Значит, будешь сейчас с именем, – пообещал Семён. – И будут тебя звать… гм, звать тебя будут… Мар. Сокращённо от рабочего названия.

– Сподобился я, – торжественно возвестил голос. – Надо же, собственное имя получил! От самого Настройщика и получил. Кто же я теперь по табелю о рангах буду, ежели с собственным именем, да ещё и при Настройщике? Морокус такое не предусматривал… М-м, на уровне имперской парадной подвязки, что ли? Не-ет, куда там, выше бери! Неужели вровень с кардинальским жезлом… ни хрена себе… – слова перешли в невнятное бормотание. В молитвы. Похоже, Мар ни с того, ни с сего начал впадать в религиозный экстаз.

– Этого ещё не хватало! – рявкнул Семён, – отставить! Потом, всё потом. Поехали!

И они поехали.

Мир вокруг Семёна вспыхнул разноцветными всполохами, горячая волна пронеслась сквозь него и стало необычно легко во всём теле: в этот раз перенос был иным. Не таким, как в первый. Наверное потому, что в Истинные Миры Семён добирался, скажем так, несколько не в себе и своим ходом, а в этот раз его транспортировали с максимальным удобством и комфортом. Заботливо. Как родного.

Комната, в которой оказался Семён Владимирович, в отличие от зала Хранилища не поражала своими размерами. Но и назвать её маленькой было никак нельзя: просторная, с высоким арочным потолком, она напоминала дорогую квартиру из домов постройки пятидесятых годов. Из тех, что строились быстро, серьёзно и качественно. Как правило, в центре города.

Стрельчатые, далеко разнесённые друг от дружки окна-витражи – точь-в-точь какие обычно рисуют в иллюстрациях к романтическим историям о рыцарских замках – сияли разноцветными солнечными огнями, раскрашивая богатую обстановку в немыслимые радужные цвета.

Громадный пушистый ковёр застилал весь пол, от стены до стены; посреди ковра поблескивал матовой полировкой широкий низкий стол, окружённый четвёркой глубоких кресел.

А в углу, под приспущенным балдахином, стояла кровать. Такая, какую Семён видел лишь в рекламных роликах да фильмах про сладкую безбедную жизнь: где-то метра два на три, с высоким и наверняка очень мягким матрасом. Мечта лентяя. И только сейчас Семён Владимирович понял, насколько он устал.

– Всё, приплыли, – сказал непонятно кому Семён и, сбрасывая на ходу кроссовки, поплёлся к кровати.

– Где это мы? – всполошился Мар, – куда попали? Ничего не понимаю. Это что же за адресок указал мой бывший хозяин в возвратном заклинании? Надо разобраться. Эй, эй, не спи, – медальон тревожно зазвенел, – не спи, кому говорю! – и замолк. Потому что Семён плашмя упал на кровать, придавив собой воровской амулет, и мгновенно уснул.

– Вот так они все попадаются, – сказал чуть погодя очень раздосадованный и сильно приглушенный одеялом голос. – Уж, поверьте, не по моей вине. Да-с, не по моей. А в первую очередь по личной неосторожности. Во вторую – из-за жадности. А в третью – из-за баб… И чего они хорошего в них находят? Не понимаю. Короче, я полностью снимаю с себя ответственность за происходящее, слышишь?… Не слышит, – пожаловался одеялу медальон. – Спит. Ну что ты будешь делать! Хоть и Настройщик он, а до приличного вора моему хозяину ещё расти и расти. Если, конечно, его раньше не съедят, при такой-то беспечности, охо-хо… Ладно, попробую сам всё выяснить, – Мар умолк. Надолго.

Когда Семён проснулся, он секунд десять таращился в окружающий его полумрак, не в силах вспомнить, где он и что с ним такое приключилось. Почему он не дома. А когда вспомнил, то расстроился. Расстроился тому, что замечательное приключение оказалось на поверку всего лишь обычным сном. Похмельным и потому очень ярким, но сном. А на самом деле он, видимо, отключился у Вити-художника в новой мастерской и его, сонного, перенесли в кладовку, чтобы под ногами не путался, туда как раз завезли пяток гостевых матрасов, именно для таких случаев припасённых. Вот и опробовал…

Семён, сильно переваливаясь, прошёл на коленях по пружинистому и с размаху толкнул рукой дверь кладовки. И, вывалившись через откидной полог, упал на мягкое. На ковёр.

– Так это, значит, не сон, – прошептал Семён Владимирович, глядя на окружающую его обстановку поверх разбросанных кроссовок, – какая радость! Наверное. – Тут Семён встал, потянулся, глянул на медальон у себя на груди, посмотрел на тёмные замковые окна, на стол, сервированный к ужину, с серебряными колпаками над горячими блюдами, с зажжёнными свечами в многоярусном подсвечнике, и первым делом поинтересовался: