Сергей Шведов - Клан двурогих

Бьерн сдержал слово, через день он показал Ингерне беспечно спящих в обнимку Оттара и Хельгу, а в соседней комнате – Даллу и Рагнвальда.

– Как видишь, я был прав – дурной пример заразителен.

Ей очень захотелось плюнуть в это наглое улыбающееся лицо, но она сдержала себя. Путь к власти не усыпан розами, и уж коли Ингерна встала на этот скользкий путь, то нужно привыкать к грязи, среди которой придется жить.

– Эту картину должен увидеть мой отец.

– Как угодно, – холодно ответил Бьерн.

– Ты, я вижу, не слишком дорожишь своими братьями?

– Не в интересах короля Леира раздувать эту историю. Ни одна из девушек не объявлена его невестой, так что с моих братьев взятки гладки.

Бьерн оказался прав. Благородный Леир только оскалил по волчьи пожелтевшие зубы и, круто развернувшись на каблуках, покинул дворец дочери. Благородной Ингерне так и не удалось переброситься с ним словом. Слухи о предстоящей этой зимой свадьбе короля Леира утихли сами собой. Зато тут же поползли другие, бросающие тень и на незадачливых претенденток, и на самого Леира, вздумавшего в зрелые годы конкурировать с молодыми жеребцами и потерпевшего обидное фиаско.

Благородный Стиг Гоголандский, сын покойного Арвида, был весьма раздосадован подобным оборотом дела. Он почему-то считал брак дочери с Леиром почти решенным. Во всяком случае, король Киммаркии прозрачно намекал на это в последних письмах к королю Седрику, который настойчиво хлопотал за Даллу Гоголандскую, дабы досадить Хилурдскому. Поначалу благородный Стиг грешил на происки вестлэндцев и был потрясен до глубины души, узнав истинную причину разрыва. Благородная Ингерна не отказала себе в удовольствии, поведать огорченному отцу о всех подробностях скандального происшествия. Разумеется, она клялась сохранить неприглядную историю в тайне, но Гоголандский ей не поверил, уж очень странно при этом улыбалась киммаркская принцесса. Настолько странно, что Стиг, человек неглупый, сразу сообразил, что в этой истории Ингерна не без греха. Именно ей брак отца не сулил ничего хорошего, и, надо полагать, она приняла меры, чтобы ему помешать.

Разговор с дочерью укрепил Гоголандского в этой мысли. Прекрасная Далла не чувствовала себя виноватой и на довольно мягкие укоры отца ответила настолько дерзко, что и без того выведенный из себя Стиг, собрался уже проучить ее плетью. Впрочем, с этим спешить как раз не стоило. В доме принцессы Ингерны слишком много ушей и длинных языков, которые мигом разнесут весть о постигшем Гоголандского несчастье по всему Лэнду. Винить следовало самого себя да покойного отца, благородного Арвида. Погнались за короной и получили то, что причиталось. Верхом безумия было оставить Даллу, в сущности еще ребенка, в этом гуярском борделе. Понадеялся на благородство Леира, на строгость гуярских нравов, но, похоже, и сам киммаркский король остался в дураках. Какова Ингерна, вот вам и королевская дочь! И в довершение ко всему, как не без злорадства поведала Стигу Далла, эта гуярская стерва в открытую путалась с суранским мазилкой. Немудрено, что глупенькая Далла в конце концов не устояла и последовала дурному примеру, как и Хельга Хилурдская, кстати говоря. Сознание того, что ни он один остался в дураках, несколько смягчало гнев и разочарование благородного Стига. Неприятность, что и говорить, была немаленькая, но только глупец рассказывает о своих бедах всему миру. Этому наглому суранцу Рагнвальду он еще свернет шею, но не сейчас, а в тот момент, когда его внезапную смерть никто не сможет связать с именем Даллы Гоголандской.

– Кстати, откуда у суранца лэндское имя? – благородный Стиг задал вопрос вслух, хотя и не рассчитывал, что дочь сумеет на него ответить. Глаза у Даллы сразу стали круглыми, а лицо таинственным. Благородный Стиг даже крякнул с досады: ну какая из этой дурехи королева, ей бы в куклы играть. Конечно, негодяй наплел ей с три короба.

– Я слышала, как Бьерн назвал Оттара ярлом Хаарским. И благородная Хельга это слышала. Мы решили, что они сыновья благородного Ульфа Хаарского, который когда-то служил Храму в Суране.

– И они, конечно, вам это подтвердили, – иронически прищурился Стиг.

– Нет, они только посмеивались.

Посмеивались. Подонки! Не могли эти сопляки быть сыновьями Ульфа Хаарского. Во всяком случае, ни о каких сыновьях убитого у крепости Дейра несчастного ярла прежде не было ни слуху, ни духу. Если не считать сына Ивара, убитого в сражении с гуярами у города Кольбурга. Стиг хоть и недолго, но знал Ивара. Вспыльчивый был человек, но погиб достойно, как и подобает благородному владетелю.

– У Рагнвальда рисунок вот здесь, – приложила Далла руку к груди, – на левой стороне.

Благородный Стиг вскинул на дочь удивленные глаза:

– Какой еще рисунок?

– Не знаю, но он не смывается, я пробовала. А Рагнвальд смеялся. Какое-то сооружение, возможно замок или башня.

– Башня?! – Стига аж подкинуло в кресле: – А у второго? У Оттара?

– Не знаю, – испуганно отшатнулась Далла.

– Найди Хельгу и приведи сюда, – распорядился пришедший в себя Гоголандский. – И никому ни слова, даже этому твоему Рагнвальду.

Меченые! Кто бы мог подумать. Но почему Рагнвальд? Боже мой, какой же он, Стиг, дурак. Двадцать три года назад отец, благородный Арвид, смеясь рассказывал о рождении у Сигрид, королевы Нордлэнда, двух сыновей-близнецов, и это через полтора года после смерти мужа, короля Гарольда. И еще поговаривали, что отцом новорожденных является Бес Ожский. Тогда Стигу, раненному в битве у Расвальгского брода, было не до глупых историй. Столько лет прошло с той поры, и вот как жизнь повернулась. Сыновей Сигрид, павших в последней битве звали Оттар и Рагнвальд, а сына короля Рагнвальда звали Бьерном, как и этого суранского мазилку. Если догадка Стига верна, то не старшим братом он приходится Рагнвальду и Отару, а родным племянником. Забавно. Выходит, напрасно веселился когда-то Арвид Гоголандский над чужим то ли счастьем, то ли несчастьем, вот Бог и наказал, если не бес попутал его внучку.

Убийцы благородного Арвида назвались ярлом Мьесенским и ярлом Агмундским, а Стиг решил тогда, что это либо Хольдрик что-то напутал, либо кто-то подшутил напоследок над старым Гоголандским, зная, что на его руках кровь Мьесенского. А теперь все поворачивается по иному. Зря, выходит, Стиг грешил на Хилурдского. Вот, оказывается, откуда был занесен меч, и падал он на голову владетеля Арвида Гоголандского целых двадцать лет. Черные вороны в алых плащах, так назвал их Хольдрик из Октов и, пожалуй, попал в точку. Ярл Мьесенский, это, вероятно, сын благородной Ингрид, которая исчезла вместе с королевой Сигрид. Если бы не нашествие гуяров, она, возможно, стала бы женой Стига Гоголандского. Разговоры между Арвидом и ярлом Мьесенским об этом шли. Но жизнь рассудила по иному, и сын Ингрид Мьесенской не стал внуком Арвида Гоголандского, а стал его убийцей. Ничто и никому не прощается в этом мире, и один совершенный грех влечет за собой другой, и эта цепь тянется через всю историю рода человеческого, а конца ей не видно.