Александр Прозоров - Креститель

Привстав на стременах, ведун нашел глазами великого князя со свитой. Нет, они никуда не спешили.

— Боярин! Боярин ведун! — окликнули его.

Олег поморщился: можно подумать, имени у него нет. Только ведун да ведун.

— И тебе здоровья, боярыня Пребрана, — поклонился девушке Середин, кивнул ее холопу и служанке. — Как настроение?

— Ты не знаешь, отчего тут все разъезжаются? Нам как поступить — остаться али за ними гнаться?

Середин пожал плечами, пнул пятками гнедую и, нагнав свиту, начал протискиваться между боярами к великому князю. Но тут его слух различил далекий колокольный звон.

— А вот и Корсунь! — громко сказал Владимир. — Как лагерь разобьем, приведите ко мне грека.

Олег начал понимать, в чем дело, и придержал гнедую, скача в общем темпе. Впереди постепенно прорисовывался город — обширное поселение на морском мысу, отрезанное от степи высокой каменной стеной. Перед стеной раскинулись палисады — пригород из деревянных домиков с легкими загородками и небольшими возделанными участками. Было видно, как по улицам между этими постройками носятся всадники, бегают люди. Кое-где островерхие шлемы мелькали во дворах, возле распахнутых дверей. Сам город уже успел закрыть ворота, на стенах и башнях стояли лучники и время от времени стреляли вниз.

Великий князь остановился, не доезжая до палисадов, замер, оглядывая чужой город, его укрепления, башни, стены, ворота…

— Ворота греки хитро поставили, — неожиданно произнес вслух Владимир. — Боком выстроили, издалека в них ничем не попасть. А коли пороком бить, так вдоль стены ставить придется. Совсем не подойти будет.

— Что ты делаешь, великий князь! — издалека возмутился монах, подъезжая к свите. — То ведь Корсунь, град союзника и, может, скоро родича твоего, базилевса Василия. Что же ты урон чинишь, людей хватаешь?

— Это хорошо, что ты появился, грек, — спокойно кивнул Владимир. — Ступай, передай горожанам, что своим визитом почтил их великий князь Киевский Владимир, жених сестры властителя их, базилевса Василия. Желаю я здесь, в стенах их города, приезда невесты своей дождаться. Посему — пусть откроют ворота.

— Как… Как… — пару раз заикнулся Ираклий. — Как же, ничто не оговорив, сразу о приезде договариваться?

— Разве мы не договорились, грек? — повернул голову к византийскому посланнику великий князь. — Ты от имени базилевса мне руку его сестры Анны пообещал. Разве же не торопится она уже к своему супругу, ко мне то есть? Раньше встретимся — короче для нее путь станет.

— Но… Но не сказывали ничто о сроках! — вскинул руки монах. — И о Корсуне не сказывали!

— Ужели не откроют? — удивился Владимир. — То неуважение, неуважение явное к гостям честным, к родичам базилевса и ему самому. Грех спускать сие оскорбление мово родича. Боярин Борислав! Как лошадей расседлаем — забирайте их всех и отводите от города на день пути. Не то ведь всю траву округ вытравят. Забирай дружину черниговскую, да идите с табунами, от татей чужих скакунов наших берегите. Боярин Радул, место для моего шатра выбери. А тебе, боярин Колян, первый штурм сего града доверяю. Поутру и начнем.

Ведун думал, что воины русской рати расположатся в домах захваченного пригорода, но боярин Радул предпочел поставить лагерь примерно в километре от города, на берегу моря. А палисады в первый же день начали разбирать: бревна затачивали и вкапывали вокруг стоянки, солому с кровли, жерди забора и прочие деревяшки размером поменьше сваливали в кучу. Селение на глазах превращалось в пустыню, и только по натоптанным пятнам дворов, рыхлым черным прямоугольникам подполов и прямым дорожкам можно было угадать, что недавно здесь были улицы, дома, мастерские. Тела греков никто не убирал — кто-то из не успевших скрыться за стенами города решил оказать сопротивление бронированным воинам, кто-то попал под горячую руку, кого-то зарезали рабы, когда поняли, что к ним пришла свобода, а одного, как услышал Олег, запороли насмерть холопы, узнав, что у того было сразу четыре русских невольника и столько же невольниц. И, может, обошлось бы — но грек сдуру удивился, что на него ругаются из-за каких-то тупых варваров. Похоже, византиец не обладал особым интеллектом, коли завел такие разговоры в кругу приличных людей.

Удравшие в Корсунь жители не успели увезти с собой ни скотины, ни большинства припасов — а потому вечером в русском лагере вдосталь полакомились ароматной жареной убоиной, вдосталь запивая угощение вином и какой-то местной брагой.

Лестниц, веревок с кошками никто не готовил, а потому Середин подумал было, что на ближайшие дни штурм отменяется — но поутру бояре с луками и холопы со щитами стали собираться в двух местах, напротив стен, почему-то показавшихся боярину Коляну наиболее удобными для атаки. На стенах, почувствовав опасность, тоже начали скапливаться люди. Наконец все разом начали стрелять: ратники, пытаясь попасть в защитников города, что прятались за каменными зубцами. Почти одновременно вперед по трое побежали холопы, левой рукой прикрываясь щитами, а в правых удерживая по бревнышку из разобранных домов. Добегая до стены, они бросали бревна, перекидывали щиты за спину и со всех ног мчались обратно. Следом спешили новые бездоспешные холопы, но уже с вязанками хвороста, потом опять с бревнами. Сверху начали плескать воду. Снизу — кидать на дровяную кучу сыромятные шкуры забитого вчера скота, поверх них — небольшие куски бревен, каждое из которых мог унести один человек, потом опять шкуры. Сверху — снова заплескали водой.

Воздух казался исчеркан сотнями ищущих добычу стрел, а земля перед стеной словно густо поросла белой оперенной травой. Однако, несмотря на непрерывный смертоносный дождь, потерь практически не было — щиты надежно защищали нападающих, а зубцы — обороняющихся. Время от времени кто-то из холопов, болезненно вскрикнув, катился с ног, а потом, прихрамывая, отбегал назад, к своим, с торчащей из голени или ступни стрелой. Со стены тоже изредка доносились стоны, свидетельствуя о метком попадании, и только один раз греку, далеко высунувшемуся с кожаным ведром, стрела вошла четко в грудь, опрокинув куда-то назад.

Через два часа стараний у стены Корсуня выросли две груды древесины в полтора человеческих роста высотой. Последние из ратников подбежали с факелами, сунули их под низ, в хворост, и очень скоро обе груды полыхнули высоченным огнем. Греки поначалу пытались залить костры водой, но когда языки пламени начали лизать верх стены — отступились.

— Это зачем? — кивнув вперед, спросил Олег одного из тяжело дышащих холопов.

— Стену прокалить, — устало ответил тот. — Иначе ломать трудно.

Огонь горел, с завыванием закручиваясь в вихрь, а в палисадах не прекращалась напряженная работа: веселые полуголые мужички, в которых невозможно было узнать храбрых беспощадных ратников, раскатывали еще целые срубы, обтесывали бревна, сбивали в навес, подпертый на углах толстыми столбами. Несколько холопов помоложе непрерывно бегали к морю за водой, выливали ее на бревна и торопились назад, чтобы вернуться с новой порцией воды.