Стивен Дональдсон - Сила, которая защищает

Кавенант упал на колени, и его наконец вырвало – желудочным соком и желчью. Понадобилось некоторое время, чтобы он смог прийти в себя после мучительных спазмов и убежать на такое расстояние, где не было слышно пения, разрывающего душу.

Домой он открыто возвращался по главной дороге, рискуя с кем-нибудь встретиться и не заботясь о том, к чему это могло привести. Однако все уже было закрыто, и улицы опустели. Он двигался словно черная тень в свете мертвенно-желтых уличных фонарей – и так, не встретив ни души, добрел до окраины города и свернул к Небесной Ферме.

Две мили до Фермы растаяли за спиной, как обычно во время его странствий – быстрый, механический ритм его больших шагов был похож на тиканье заспешивших часов. Пружина, толкавшая его вперед, была взведена слишком туго, разворачивалась слишком быстро, словно торопила его навстречу гибели. Но изменить что-либо он не мог – казалось, помимо его воли, неведомая сила гнала и гнала его вперед.

Ненависть с новой силой ожила в его душе, в мозгу один за другим вспыхивали и гасли дикие планы мести.

Добравшись до дома, он увидел в холодном свете звезд мешок, прислоненный к почтовому ящику. Он знал, что в мешке находилась еда; ее доставляли дважды в неделю из местной бакалейной лавки, хозяин которой боялся, что Кавенант сам может явиться к нему за покупками; вчера, в среду, был как раз один из дней доставки. Однако, захваченный идеей своего непрекращающегося поста, он и думать забыл об этом.

Он подхватил мешок и понес к дому. Заглянув в него при ярком свете лампы у себя на кухне, он решил, что следует наконец поесть. Месть требовала сил; ради того чтобы нанести ответный удар тем, кто мучил его, ради того чтобы иметь право ходить с гордо поднятой головой, он сейчас был готов на все.

Он достал из мешка упаковку булочек с изюмом. Не заметив, что она аккуратно разрезана с одной стороны, он надорвал ее и вытряхнул содержимое. Со вчерашнего дня булочки успели зачерстветь. Он взял одну и подержал на ладони, пристально, с неприязнью разглядывая ее, точно это не булочка, а череп, который он выкопал из старой могилы. Вид ее вызывал тошноту. Какая-то часть его существа по-прежнему жаждала чистой смерти от голода, и он почувствовал, что желание отомстить ослабевает. Тем не менее, словно голодный зверь, он схватил булочку и надкусил.

Что-то оцарапало губу и десну. Зубы еще продолжали жевать, и он больно порезался. Кавенант ощутил острую вспышку боли и, задыхаясь, выплюнул откушенную часть булочки. Раскрошив ее, он обнаружил тусклое лезвие бритвы.

В первое мгновение он просто очень удивился. Ржавое лезвие, оказавшееся в булочке, – это было выше его понимания; ему даже не верилось, что кровь капала на пол и на руки из его рта. Булочка вывалилась из руки. Он поднялся и, наступая на разбросанные повсюду обломки, пошел в гостиную.

Его взгляд остановился на фотографии Джоан. Она лежала вверх изображением под обломками кофейного столика, стекло разбилось, и трещины, расходившиеся во все стороны, напоминали паутину. Отбросив щепки, он вытащил фотографию. Джоан улыбалась ему сквозь трещины, словно она запуталась в смертельной паутине и не понимала этого.

И тут его разобрал смех.

Вначале это был самый обыкновенный смех, но вскоре перешел в истерику. Из глаз брызнули слезы, но он трясся от хохота, как безумный, так что, казалось, мог рассыпаться на куски. Эта дикая вспышка привела к тому, что он забрызгал кровью изо рта руки, фотографию Джоан и обломки вещей в комнате.

Внезапно Кавенант отшвырнул фото подальше. Ему показалось, что Джоан наблюдает за его истерикой, а этого он хотел меньше всего. Продолжая хохотать, он выбежал из дома и бросился в лес. Даже в полубреду в глубине его сознания тлело желание, чтобы окончательный конец, который, по-видимому, был уже близок, наступил где угодно, только не на Небесной Ферме.

Добравшись до реки Греческих Праведников, он повернул и помчался с той скоростью, которую способны были развить онемевшие, неуклюже ступавшие ноги, вверх по течению, в холмы, подальше от людей, все время продолжая отчаянно хохотать.

Не раз в течение ночи он падал, споткнувшись, после чего, приходя в себя, садился, прислонясь к какому-нибудь дереву. Наконец усталость окончательно сморила его. Он заснул непробудным сном, без сновидений, и открыл глаза лишь утром, когда солнечный свет упал на его лицо.

Кавенант не сразу сообразил, кто он и где находится. Жаркий белый свет солнца опалил разум и ослепил глаза, так что он не был в состоянии разобрать, что его окружало. Услышав тонкий, жалобный плач, вскрик страха, он снова засмеялся, словно теперь ни на что другое не был способен.

Крик повторился. Он заставил себя сдержать рвавшийся наружу смех и приложить все усилия, чтобы подняться на ноги.

И снова услышал крик – без сомнения, детский. Держась за дерево, он оглянулся, моргая от солнечного света и всматриваясь в неясные очертания деревьев.

Постепенно глаза его вновь обрели способность видеть. Он находился в лесу на высоком холме. В большинстве своем ветки деревьев и кустов уже покрыла молодая весенняя листва. В нескольких метрах ниже него весело бежала среди скал река Греческих Праведников, игриво петляя между деревьями и напоминая брошенную в траву серебристую ленту. Большинство соседних холмов были почти полностью лишены растительности, что позволяло видеть довольно далеко.

Его внимание привлекло яркое светлое пятно у подножия холма. С усилием сфокусировав на нем взгляд, он понял, что это светло-голубое платье, в которое была облачена девочка лет четырех-пяти. Она стояла вполоборота к нему, прижавшись спиной к темному прямому стволу высокого дерева. Казалось, она изо всех сил пытается оттолкнуться от него и убежать, но дерево не отпускает ее.

Она кричала пронзительно и непрерывно, и этот крик болью отдавался в его голове. При этом она не отрывала глаз от чего-то, находящегося прямо перед ней, что, по-видимому, и привело ее в ужас. Вначале Кавенант не мог разглядеть, на что она смотрит, но потом взгляд его уловил зловещее движение гремучей змеи.

Свернувшись кольцом, змея извивалась совсем рядом с голыми ногами девочки. Голова змеи покачивалась, точно она выискивала наиболее подходящее место для удара.

Поняв, в чем дело, Кавенант оторвался от дерева и бросился вниз по склону холма, который казался бесконечно длинным, потому что ноги едва держали его. При каждом прыжке он почти падал и лишь ужас ребенка заставлял его удерживаться на ногах. Не обращая внимания на змею, он смотрел только на голые колени девочки, прикладывая все усилия к тому, чтобы достичь ее прежде, чем ядовитые зубы вонзятся в беззащитное тело. Все остальное, кроме этих голых, не очень чистых коленок, расплылось, точно ноги ребенка и угрожающая им опасность существовали вне всего остального, сами по себе.