Евгений Адеев - Цена чести

Словно бесплотные корни проросли из кончиков пальцев Барсука, потянулись все глубже и глубже, пока наконец их тонкая сеть не разбежалась по всему телу, донося волхву о том, что делается в самых отдаленных уголках, как бьется каждая жилка…

Затем кончики корней будто зашевелились, выполняя незримую и тонкую работу, что-то исправляя, налаживая, подчищая. Особенно сильным было это ощущение в голове, где-то ближе к правому виску — именно туда пришелся удар…

А время не двигалось, мыслей не было, как не было ни чувств, ни воли… Лишь темная потолочная балка над головой и невидимая работа во всем теле.

Постепенно время снова стронулось с места, сначала медленно, неохотно, а потом все быстрее и быстрее, пока вновь не побежало, как обычно.

Волхв отпустил голову витязя, плеснул на лицо холодной, чистой водой, медленно поднялся со своего чурбака.

Велигой попытался встать, но во всем теле разлилась слабость, мышц словно бы не было вообще, но чувствовал он себя теперь, как ни странно, гораздо лучше… Более целым, что ли?

— Не дергайся, — устало сказал волхв. — Для такой работенки требуются силы как целителя, так и исцеляемого. К утру оклемаешься, будешь скакать, как жеребенок. Да, честно говоря, все оказалось серьезнее, чем я думал, ох как серьезнее…

— Ну и что там с головой? — поинтересовался Велигой, с трудом перевалившись на бок, чтобы оказаться к Барсуку лицом. Дотянулся до рубахи, стал натягивать, не попадая ни в рукава, ни в ворот.

— Да в общем-то, ничего такого, из рядя вон выходящего, — пожал плечами тот. — Контузия, правда, очень сильная и здорово запущенная. Я так и не смог справиться с нею окончательно, но, по крайней мере, не будешь падать в обморок от любого щелчка. Хотя это не значит, что теперь можно идти биться головой о каждое дерево и ловить ею мечи да прочие дубины. Башку береги, она у тебя одна, да и та неправильная! Болеть к перемене погоды тоже будет, но не так сильно. Настойку я тебе приготовлю, вроде Белояновой — вот морда косолапая, ведь почти правильно все сделал! Будешь пить по глотку, если совсем невмоготу станет.

— Благодарень, — сказал Велигой, чувствуя, как вдруг дико захотелось спать. Да чтож это такое, в последнее время только и делает, что спит, как суслик! Этак в привычку может войти… В привычку…

— В сон клонит? — спросил Барсук. — Все верно. Погодь-ка малешка, не засыпай. Вот, испей сначала.

Он протянул витязю кружку, полную парящего взвара. Вкус был странный, неведомый, но Велигоя, похоже, теперь уже вряд ли можно было чем-то удивить — выпил до дна, морщась и обжигаясь.

— А вот теперь можно и на боковую, — молвил Барсук, укрывая витязя еще одной шкурой, хотя в избе было вроде бы тепло. — Только сапоги-то все же сними…Помочь?

— Еще чего… не хватало… — пробормотал витязь, роняя голову на сложенную куртку. Дыхание его стало глубоким и ровным.

— Вот так вот, — улыбнулся Барсук. — «Еще чего не хватало!»

Он сдернул с Велигоя сапоги, поплотнее закутал в шкуры. Некоторое время ушло на наведение в горнице надлежащего порядка, потом волхв зажег еще одну лучину на столе, загасил те, что горели над лавкой и глубоко спящим Велигоем. Покопался по скрыням, разложил добытое на столе. С одним крохотным мешочком обращался особенно бережно, развязывал так, чтобы не потерять, не рассыпать ни одной крошки содержимого.

Барсук вскипятил воду, уселся за стол, и принялся за составление обещанной Велигою настойки.

— Вот ведь, — бормотал он отвешивая в нужных долях мелко толченые и просто сушеные травы, какие-то порошки, соли. — Сколько лет человек ходит, как по лезвию меча, равновесие каким-то чудом держит. И невдомек ему, что шаг влево, шаг вправо — и все. И ведь повезло — не иначе, как боги хранят парня. С такой башкой обычно не живут. Долго. Ну да ничего, теперь он у меня до ста лет дотянет! Еще правнукам про старого чокнутого волхва рассказывать будет! А сам-то я каков — ведь сумел же, сумел!

На лице волхва отразилась чистая, счастливая улыбка человека, сделавшего невозможное. Он ссыпал подготовленную смесь в маленькую бадейку, выдолбленную в целом дубовом чурбаке, залил теплой водой.

— От полуночи до полудня простоит, — раздумчиво молвил Барсук, — самое оно будет. Нам особо крепкой не надо — не во вкусе дело, трава силу должна передать… Но все-таки, что это нашему герою в голову взбрело? Радивоя ему подавай… Нет, творя человека, Род что-то намудрил, ох намудрил. Вот и получаются теперь сначала Радивои, потом Велигои… а иной раз, и Репейки попадаются. Но Радивой… Хм, бедняга Радивой… Вот тоже любитель гулять по лезвию меча…

Велигоя разбудил веселый птичий гвалт за стенами избушки. Сквозь щели в ставнях пробивались веселые лучики рассеянного утреннего света. Воин выпутался из шкуры, сел на лавке, зевнул с риском вывихнуть челюсть, смачно потянулся. Во всем теле чувствовалась необыкновенная свежесть, сердце перегоняло по жилам кровь сильными, уверенными толчками. Голова была на удивление ясной — может быть от того, что второй день не пил хмельного, а скорее всего, стараниями волхва.

Барсука в избе не было. Исчез и тяжелый резной посох, которым кудесник ходил, похоже, скорее для солидности, чем для опоры, из чего Велигой заключил, что волхв отправился по каким-то своим колдовским делам. Хотя перед кем он собирался выказывать солидность посреди дремучего леса, так и оставалось для воина загадкой.

Велигой вышел во двор. Утренняя роса неярко блистала в траве — солнце еще никак не могло вскарабкаться по небу выше плотной стены деревьев. Между темных стволов еще клубились, расплываясь и исчезая, редкие клочья тумана. Витязь еще раз от души потянулся и бодрым шагом двинулся к ручью, журчавшему меж деревьев в полусотне шагов от избушки.

Лес был полон жизни, радовавшейся наступлению нового дня. Тропинка петляла среди кустов малины и крыжовника, в которых копошилось какое-то мелкое зверье. Шагах в двадцати перед витязем раздался шелест — вспугнул лешака, то ли решившего полакомиться ранними ягодами, то ли просто задрыхшего под кустом.

Ручей звенел по гладким, округлым, камушкам, играл плывущими листьями и мелкими веточками. Витязь подошел к воде, опустился на колени, приготовившись зачерпнуть полные ладони ледяной влаги, привычно скривился на свое отражение в колеблющейся глади… и замер.

С лицом было что-то не так. Велигой некоторое время тупо смотрел в свое отражение, не понимая, что же его, собственно, в нем так изумило. Рожа на месте, вроде за ночь не сперли, все так же изрезана шрамами… Вот именно здесь и начинался непорядок. Шрамы остались на своих местах, не исчезли, просто как-то неуловимо изменились. В водах ручья отражалось суровое лицо, обрамленное длинными прядями прямых черных волос, и оно, хоть и осталось почти что прежним, теперь вовсе не выглядело изуродованным. Шрамы просто… перестали быть лишними, что ли?