Александр Прозоров - Потрясатель вселенной

— Уже стучишь? — появилась в дверях Роксалана, широко зевнула. — Хоть бы рюмочку чая выпил, что ли. Как тебе это не надоедает? В горах стучал, тут при первом же горне сразу с ума сходишь.

— Кому что, красавица! — Олег достал кресало, выбил искру на мох, раздул, добавил пару петелек бересты, а когда она занялась, бросил в горн, добавил несколько щепок, прикрыл сверху углем. — Тебе нравится рубить, а мне ковать.

— Во дает! Его ханом ханов выбрали, а он мелким ремеслом пытается промышлять.

— Что ты тут делаешь, Тенгизхан? — появилась за спиной воительницы Урга.

— Дурака валяет.

— Чего?

— Колдую… — Олег несколько раз качнул мехом, потом прикопал занявшиеся угольки глубже, добавил сверху других.

— Это как?

— Как умею. — Он качнул еще воздуха, поправил угли, качнул снова. Подождал, пока кучка займется, разровнял, насыпал сверху еще два слоя. Вернулся к слябам, принялся простукивать их черной битой.

— Что ты делаешь, Олег? — Оказывается, шаманка была еще здесь.

— В железе разбираюсь. От какого слитка искра долгая и темная — то углерода мало. Если пучок коротких — то много. Ну и еще масса промежуточных вариантов.

— А какое лучше?

— Плохого железа не бывает, Урга. Бывает глупый мастер, применивший не тот тип для своей цели. Твердое железо хорошо режет, не тупится, оно прочное. Но от удара, нагрузки может расколоться, как стекло. Мягкое не колется никогда, но быстрее тупится, может согнуться. Если тебе нужно резать, то хорошо первое, если бить — то второе. Хорошо бы еще литиевые присадки использовать, чтобы упругости добиться. Но здесь таких нет…

Олег наконец-то сделал выбор и перекинул в горн сразу два сляба. Заработал мехом. Дождался, пока слябы покраснеют, перекинул по очереди на наковальню, расклепал в длинные полосы, бросил обратно.

— Вы все еще здесь? — заглянула в кузню Роксалана.

— Не мешай, железо испортишь! — пару раз качнул мехом Олег, чуть выждал, качнул еще, доводя заготовки до ослепительной белизны. — Тут температуру нужно держать точно, тысячу триста — тысячу четыреста градусов. Недогреешь — не сварится. Перегреешь — пережог будет, вещь можно в мусор выбрасывать. Все едино не прокуешь — крошиться станет под молотом, как рафинад.

— Тоже мне, хирург за работой, — хмыкнула воительница и опять ушла.

Ведун присыпал полосы флюсом из белого кварцевого песка, дал еще прогреться, одну за другой перебросил полосы на наковальню, сильными ударами молота проварил по всей длине, вернул в горн и перевел дух:

— Можно делать перерыв. Пошли и правда поедим.

Стол был накрыт в саду, перед беседкой. То, что кушать можно на столе, кочевникам в голову не пришло, и они расстелили ковер на самом краю канавы. Но получилось все равно красиво — ты пьешь вино и кушаешь курагу, а рядом величаво проплывают крупные пузатые рыбины. Завтракали они вдвоем — Чабык и Роксалана их не дождались, а нукеры за один стол с ханом сесть не смели.

— Ты можешь сказать, что ты хочешь сделать? — поинтересовалась шаманка.

— То, чего купить невозможно, Урга. Булатный меч.

— Булатный? — Шаманка подумала несколько минут, потом сообщила: — Это тот, что в десять раз крепче, в сто раз дороже, а секрет его изготовления — самая страшная тайна.

— Вот уж не знал, что булат так известен, — удивился Олег, — если про него даже в заброшенных горах слыхали.

— Были купцы, хвалились. Но цены спрошенной им никто не дал.

— Понятно, — кивнул Олег.

— Ты знаешь эту тайну?

— Нет никакой тайны. Видела, как я две полосы сварил? Мягкое железо не дает клинку лопнуть, хрупкое — режет любую броню. Вот и вся тайна. Сложность в том, что при толщине слоев в палец пользы от такого сочетания мало. Клинок с одной стороны лопнет, на другую согнется. Полосок должно быть много-много, и они должны быть тонкими-тонкими.

— Как же это сделать?

— Сложил пополам, сварил, расковал, снова пополам и снова сварил.

— Так просто?

— Есть один пустяк. Температура сварки должна быть на уровне тысячи ста пятидесяти градусов плюс-минус пара десятков… — Олег сообразил, что восхищенно смотрящая на него шаманка такой лексики не поймет, и уточнил: — Светло-желтое каление. Ошибешься в определении цвета — все пойдет прахом. При перегреве получится пережог, при недогреве — недовар. Вдобавок у стали на поверхности постоянно появляется окалина, горн норовит подбросить шлак, и если, складывая полосу, ты хоть раз такое пропустишь — в теле клинка возникнет каверна. Полоса всегда должна быть равномерно прогрета до одинаковой температуры независимо от размера. Хоть одна ошибка — и вся работа в мусор. Каждый раз, опуская заготовку в горн или начиная работать мехом, прощаешься с клинком навсегда. А повторять проковки нужно не раз, не два. Минимум раз пятнадцать. Самый простой меч — половина месяца работы.

— Надо же! Амулет с живой силой сделать проще. Достаточно выбрать жертву и заманить к духам воздуха.

— Любую?

— Сильную. Чем сильнее жертва, тем сильнее амулет.

— Ты меня научишь?

— Не знаю… А ты меня?

— Ковать железо? А ты молот-то удержишь?

— А духи воздуха согласятся на твою плату за уговор?

— А-а-а… Значит, не все так целомудренно?

— Не знаю. Мою плату еще ни разу не истребовали.

Как-то получилось, что они опять сошлись лицом к лицу, едва не касаясь лбами. Но Олег заметил, как на фоне озера мелькнул наконечник копья — нукеры несли службу, — и спохватился:

— Пойду работать. Не то угли прогорят, а железо перекалится.

— Но я все же посмотрю, ты не против?

Олег чувствовал, что в этот раз у него будет мало времени, и ограничился четырнадцатью сложениями. Но закончить работу все равно не успел. Когда он уже начал придавать булатной полосе форму клинка, к дому прискакал Бей Джебе, на этот раз серьезный, даже хмурый. Но теперь не просто в халате, а в халате, крытом сверху дорогим золотистым шелком с алыми райскими птицами.

— Они идут, Тенгизхан, — только и сказал степняк. — Я разослал вестников, нукеры со всех оазисов и долин собираются к ущелью Чарклык. Там река, иным путем китайским ратям не пройти. Колодцев Башкургана и Мирана на них на всех не хватит. Пустыня.

— Сколько их? — отложил заготовку на край горна ведун.

— Дозорные не менее двадцати тысяч насчитали. Но они пешие, им до Чарклыка дня четыре идти. Мы соберемся через два.

— Тогда ответь мне, мой друг Джебе, что вы хотите сделать? У вас уже есть в достатке добыча, деньги. Вы можете уйти за Стену и раствориться в ущельях и степях. Либо пролить кровь. Свою кровь. Много крови. Но доказать, что трогать вас отныне очень и очень опасно.

— Я скажу, Тенгизхан, — вскинул подбородок степняк. — Много поколений мы терпели боль и унижение от колдунов из-за Стены. Много наших детей умерли рабами в этой стране, много нашего добра было забрано и увезено сюда. Дара-эхэ воплотилась в этом мире, дабы мы могли отнести свою боль тем, кто ее причинял. Я готов умереть, чтобы отныне колдуны боялись приходить в нашу степь. И каждый из нас думает так же. Мы собираемся на реке перед ущельем Чарклык. Мы хотим сражения!