Азамат Козаев - Ледобой

Всем не терпелось увидеть, как бывшая жена кончает жестокого мужа, который, наверное, жить бедняжке не давал. До того, сердешная, отчаялась, что предалась любви едва не прилюдно. Знать, не от хорошей жизни.

А кто-то просто стоял и, нахмурившись, хранил молчание. Дружинные постарше и поопытнее. Эти отдавали должное Безроду молча, склонив головы и зыркая на поле из-под насупленных бровей. Все правильно до жестокости, до отвращения. И вот иду я. Вершительница справедливости. От моего меча падет сивое чудовище, мучитель безвинной жены, жестокий зазряшный душегуб… Боги, противно!

Шла и не чувствовала ног. Как не падала – ума не приложу. О боги, разве этого хотела? Это и есть моя победа? Безроду хватит одного удара, примет его, глазом не моргнув, а про меня потом скажут – она победила!

Подходила все ближе и молила богов сделать эту дорожку нескончаемой. Чтобы шла, а конца дорожке все не было. Но все когда-нибудь кончается. Остановилась в шаге. На чем, на каком духе Сивый держался стоймя? Рана на ране, лицо разбито, горло, еще недавно рождавшее песню, рассечено. Я понесла какую-то чушь, – сама не помню, что слетало с языка, но тщетно. Он плохо слышал, плохо видел и уходил от меня за кромку. Чем удержать тебя на этом свете, чем ухватить твою душу и не дать ей вылететь из порубленного тела, чем?

– Да не мучь ты его! – крикнул кто-то из толпы гневным голосом. – Не мучь достойного бойца! Обещалась порешить – решай! А глумиться не смей!

Зло обернулась. Не видать, кто кричал, глаза слезами застило. Ничего я о Безроде не знала, – как недолгую жизнь прожил, кого любил, какие земли исходил, что видел. Даже в сторону его не глядела. Надо же, как белый свет несправедливо устроен! Была душа распахнута, – бери, сколько хочешь – не брала, теперь закрыта наглухо, а я всю хочу!

Но вот тебе игрища судьбы: ясны были глаза – не могла вспомнить, глядела в упор, а вспомнить не могла. А теперь слезами залиты, – и, ровно в зачарованном зерцале, махом разглядела то, чего раньше не видела. Вспомнила, где видела эти серые глаза, вспомнила! Отчий берег, дорубают нас пришлые, все в дыму и пожарищах, меня, полоумную от злобы и полумертвую от ран, загнали в глухой угол. Какой-то захватчик с холодными серыми глазами на перепачканном кровью и гарью лице, выбил меч из рук и едва не уволок на плече, ровно мешок с мукой. Ясно, куда волок, и зачем – тоже ясно. Да только не дали ему. Налетели Крайровичи, шум подняли, кричали что-то об общей добыче, о дележе. Я уже плохо соображала, но это помню отчетливо. Тот, с холодными глазами, ухмыляясь полнозубым оскалом, уступил. Сдал шаг назад, крестообразно стряхнул с меча кровь и воздел левую руку к небесам, – дескать, уклад помню и чту. Кивнул, а потом исчез за спинами…

Все это ярко мне припомнилось, и я потерялась в этой жизни. Бездумно занесла меч и остервенело повела вниз, на холодные, серые глаза…