Янис Кууне - Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью

Словом, в конце Просиньца в южное Приладожье вернулся неукротимый Рыжий Лют. Точно никуда и не уходил.

На Хорса было больно смотреть. Все, чем он прежде гордился, все его незамысловатые отцовские мечты были развеяны в прах. Ему, конечно, сочувствовали, но от того уважения, что Ладонинцы выказывали ягну летом, не осталось даже тени.

Отец Рыжего Люта ходил на поклон к ворожее, умолял ее дать еще один кувшин сбитня. Дескать, пока будет Олькша квелый да послушный, тут его и обженить, а как морок из него выйдет, он уже без жены своей и шагу ступить не сможет.

Лада долго ничего не отвечала. Что говорить? Была и ее вина в том, что произошло в доме Хорса. Сколько раз волхова зарекалась исправлять Явь силами Нави, ан нет, сердце ворожеи при виде людских терзаний скорбело и повелевало непременно помочь, укрепить надежду, возродить любовь или вот, как с ягном, уберечь от беды. Да только рано или поздно Мокша прибирала к рукам все блага, сотворенные ворожбой, и оставался человек наг и немощен перед своими напастями. Только лицом к лицу надо встречать Долю с Недолей, и тогда Мокша воздаст за стойкость и правду…

– Так что, Ладушка? – измаялся Хорс ждать ответа волховы: – Дашь ты мне сбитня?

– Дам, конечно. Что ж не дать, – грустно ответила ворожея: – Дать сбитня – не урон, особо ежели твоя Умила разучилась его готовить.

С этими словами она взяла кувшин и зачерпнула из того же котла, откуда наполняла чарку гостю.

– Лада, – промямлил могучий ягн: – я про другой сбитень говорю… про тот, которым ты повелела Олькшу от бузы уберечь, когда… карелка, как ее там звали… ну ты же понимаешь…

– Понимаю, – оборвала его лепет Лада: – Понимаю, и каждый раз каюсь, что дала вам себя уговорить отвести ваше посольство к дому Кайи… Думала что благо сиротке делаю, а оно вон как вывернулось…

– Ну, так помоги в третий раз, Ладушка. Нам бы только обженить непутевого, а там само все наладится…

– Это как посмотреть: наладится – не наладится, – точно сама с собой рассуждала ворожея.

– Что значит: наладится – не наладится? – насторожился ягн.

– А то, – покойно ответила Лада, точно речь шла о чем-то уже свершившемся: – Иметь в доме двуногого быка – это куда как полезно. Вроде, как скотина рабочая, и вроде как человек. Ест опять-таки за общим столом. Спит на полати. Может даже под себя гадить научиться. А по весне вывел в поле и паши на нем как хочешь, он и слова поперек не скажет, да и не боднет, не лягнет с устатку. Ну и конечно, что уж тут говорить, всеобщий почет и уважение за то, что нашел отец управу на сына. Молодецкий, скажут, мужчина Хорс, из отъявленного срамника такого битюга сделал.

Отец Олькши свел густые белесые брови к переносице и часто-часто заморгал, пытаясь понять, о чем говорит волхова.

– Что глазами хлопаешь? – все так же мирно спросила его ворожея: – Буде твой сын еще раз того сбитня откушает, тут он как раз в скотину тягловую и обернется: забудет все, что ни наесть, даже кто он и как его звать, по-человечьи говорить перестанет, будет только жрать, спать да нехитрую работу из-под палки делать. Ты ведь этого хочешь? Изволь.

Хорс засопел, как потревоженный медведь в малиннике. Не любил он, когда с ним присказками разговаривали. Но ведь ворожее по-другому нельзя. Ее слово и лечит, и калечит. Ёе мысли и те Навью пахнут, так что надо их окольными путями до простых смертных доносить, так, чтобы они точно сами обо всем догадались. Словом, роптать на витиеватый ее отказ могучий ягн не смел. А превращать старшего сына в безмозглую животину он не согласился бы и под пыткой.

– Так как же быть, Ладушка? – горестно возопил он.

– Да так, – ответила ворожея: – Выходит не его это Доля – быть самоземцем. Не ему принимать из твоих рук тучные поля и широкий двор. Поманила его Мокша тихим да счастливым уделом, помаячила Полелей, [168]но не удержался он на этой стезе. Так что теперь ему одна дорога – в княжеские дружинники. Пусть там свой удалью Стречу [169]ратную обретает. Может быть, долгие походы и боевые раны с летами остепенят его. Хотя особых надежд на то, что, остепенившись, он вернется в родительский дом, ты, Хорс, не питай. Он уж не одно лето, как оторвался от твоего корня, только ты этого не замечал… Не обессудь. Так уж Макошь свою пряжу прядет.

Когда Хорс вернулся домой, гримаса мрачной решимости застыла на его обветренном лице. До Масляной недели оставалось чуть больше месяца. Надо было, во что бы то ни стало, удержать Олькшу от больших пакостей, которые стоили бы ему жизни, а отцу несмываемого позора. Если понадобится, он был готов посадить сына на цепь в буквальном смысле этого слова.

Но до таких крайностей не дошло.

Мороз, не особо лютовавший даже на Каляды, решил наконец явить свой норов. Позвизд [170]нагнал снежных туч. Вот они и устроили чехарду до самой середины Березозола: то буран налетит такой, что здорового мужика с ног валит, а дома за ночь по самые крыши заметает, то стужа навалится такая, что в стайках приходилось жечь кострища, дабы скотина не окоченела.

По такой непогоде дальше городских ворот уйти – верная смерть. Так что волей – неволей, а Ольгерду пришлось прервать свою бузу до лучших времен. Рыжий Лют маялся в отцовском доме, как кречет, случайно залетевший в овин. Только что о стены не бился. А так и вопил, и крылами хлопал, и шипел по-змеиному. Поначалу этого домоседства пытался Хорс говорить с Олькшей о сватовстве, о чине и порядке, да только сын его не слушал, только зыркал исподлобья, хрустел костяшками кулаков да огрызался. Под конец морозной канители могучий ягн даже спать ложился с вожжами в руках, чтобы в случае чего приласкать сына поперек спины.

За три седмицы до Ярилова дня злой и, как будто бы, постаревший Хорс пришел на поклон к Године. Евпатиевич все понял без слов. Самому не раз в голову приходила мысль о том, что ягну надо спровадить бузотера на княжеские хлеба. Там задир и забияк полон двор, за то их и привечают, что они живота своего ради ратной потехи не пощадят.

– Ладно, – в полголоса сказал ягну бывший сват: – Как приедет за мной княжеский гонец, будь готов сына со мной отправить. Свезу его на торжище, сколь смогу, пригляжу за ним на Масляной седмице. А как будет князь на льду Волхова в честь батющки Ярила Сворожица кулачки устраивать, пусть он себя во всей красе покажет. А уж я намекну Гостомыслу, кого из чернолюдной стенки надо в нарядники призвать.

На том и порешили.

Известие о том, что Година обещает помочь ему попасть на княжий двор, Олькша выслушал спокойно, но было видно, что в душе он готов побежать вниз по Волхову своим ходом, не дожидаясь княжеского гонца и его саней.