Маргарита Полякова - Варька

– А ты? – ответил вопросом на вопрос Нарк.

– Позавтракать решила пораньше, – призналась Варька.

– И я решил. Повыгонял на фиг всех вылезших мне помогать слуг и встал у сковородки. Ты понимаешь, – обернулся к Варьке жующий Нарк, – кормят, конечно, нас хорошо. И даже очень хорошо. В нашем мире так питаться никаких денег не хватит. Но тут есть один небольшой нюанс.

– Это какой же? – искренне заинтересовалась Варька.

– Да осточертела мне уже эта кухня элитных ресторанов! Омары, кальмары… тьфу!

– Доедь до Дмитрия, он тебя блинчиками с икрой накормит и пельменями, – предложила Наркоту Варька.

– Не хочу, – хмуро ответил Нарк.

– А чего хочешь? – поинтересовалась Варька.

– Плов хочу. Я его тысячу лет не ел уже.

– А ты что, плов умеешь готовить? – поразилась до глубины души Варька.

– А то!!! Между прочим, все нормальные мужики готовить умеют. Только не сознаются, чтоб женщин не смущать.

– Ну и на каком этапе готовности твое блюдо? – облизнулась Варька, поняв, что тоже соскучилась по плову.

– Скоро уже готово будет, – сообщил Нарк и, поймав ее голодный взгляд, предложил: – Позавтракаешь со мной?

– Спрашиваешь! – рассмеялась Варька. – Конечно, позавтракаю. Надо же хоть иногда устраивать себе мелкие внеочередные праздники.

– А с чего это ты взяла, что сегодня праздник? – отвлекся от сковородки Нарк.

– Здрасте! Это ж народная примета такая: мужчина на кухне – значит праздник.

– Восьмое марта, что ли?

– Можно и восьмое марта. Только этот великий праздник нам с тобой все равно на двоих отмечать придется.

– Это почему? – удивился Нарк.

– А как я смогу объяснить историю возникновения и традиции празднования восьмого марта Хай-Ри? – логично возразила Наркоту Варька, доставая тарелки. – Расскажу ему про Клару Цеткин и Розу Люксембург?

Нарк закашлялся.

– Не надо. Он не поймет. Давай лучше все-таки на двоих отметим. Ну что, по пятьдесят грамм?

– С утра?

– Так восьмое марта же.

– Тогда ладно.

Сетуя на то, что в данном дурацком мире нет даже стопочек, Нарк разлил содержимое бутылки в чайные чашки (по чуть-чуть, чтоб только прикрыть донышко).

– Сто грамм – не стоп кран. Дернешь – не остановишься, – выдал Нарк и осушил чашку.

– В жизни всегда есть место поводу! – поддержала его Варька.

Чуть позже, когда они уже сказали дружное «бр-р-р» и разложили плов по тарелкам, Нарка потянуло на философские разговоры.

– Ты знаешь, Варвара, иногда я понимаю твое желание попасть домой, – сознался он. – Меня порой такая тоска охватывает… Причем совершенно необъяснимая. Хочется в переходе под гитару попеть… или на картошку съездить… Вот, казалось бы, если разумно подумать, ну что в этом хорошего? Сыро, холодно, картошка мелкая… А я все равно мечтаю тут к какому-нибудь крестьянину тимуровский трудовой десант организовать. А потом нарисовать лозунг «Слава труду!», нет… лучше «Слава мне, любимому!»… сесть под него и напиться.

– Ну поскольку здешнее население с таким шедевром соцреализма, как лозунг, еще не знакомо, у меня есть полное основание опасаться, что тебя не поймут.

– Не поймут, – согласился с Варькой Наркот. – Так что ты не рассказывай уж никому о моих слабостях.

– Буду нема, как замороженный омуль, завезенный два года назад! – поклялась Варька. – Впрочем… Если честно… Мне об этом и рассказывать-то некому. Тем более что я не совсем понимаю, с какой стати тебя на ностальгические воспоминания потянуло. Вроде бы тебе тут все нравилось…

– Сон мне приснился, – пояснил Нарк. – Дурацкий.

– Ты знаешь, Нарк, – нервно дернулась Варька, – после появления на нашем горизонте девиц де Крус меня твои сны настораживают. Что тебе на этот раз снилось? Надеюсь, не новые червяки?

– Да не… – отмахнулся Нарк. – Сон был вообще ни о чем. Будто иду я по ночному Питеру. Сначала по одной из центральных улиц, а потом по направлению к какому-то лесопарку. И главное – народ вокруг какой-то подозрительный. Сначала мне попадались девочки с длинными ногами и классическими городскими коленками – молочно-белыми и костлявыми, потом выпивающие неформалы, затем засыпающие после праведного труда бомжи, а потом никого. И потом никого. И совсем потом никого. И потом никого совсем. Сначала мне было все равно, потом неприятно, потом жутковато, а потом даже немного страшно.

– А потом? – затаила дыхание увлекшаяся Наркотовым рассказом Варька.

– А потом я проснулся, – поведал Нарк. – И понял, что хочу плова. Ну что, еще по пятьдесят грамм?

– Ой нет, Нарк. День только начинается. Да и ты тоже это… не налегай. А то попадешься еще под этим делом в руки девиц де Крус. – Нарк улыбнулся, и Варька фыркнула. – Я, между прочим, серьезно тебе говорю. Чего ты мне тут глазки девять на двенадцать строишь?

– А что, боишься, что нас Хай-Ри застукает? – облизнулся Нарк.

– А ты не боишься? – дернула бровью Варька.

– Бывает, – вздохнул Нарк, почесал затылок, а потом все-таки отодвинул чашку. – Ладно…

Утро постепенно становилось из раннего поздним, слуги занимались своими делами, Варька направилась в свою библиотеку, Нарк пошел помогать Хай-Ри муштровать войска, и никто даже не подозревал о том, что очередной сон приснился Наркоту не просто так.

Первым в этом пришлось убедиться Вулиметру. Причем на сей раз принц оказался втянутым в данное происшествие помимо своей воли и по совершенно непонятным причинам. Мало того, он даже ничего не сделал для того, чтобы быть в это безобразие втянутым. Ну если только проснулся и открыл глаза. Однако делал он это на протяжении тридцати лет периодически, и обычно ничем особенным эта процедура не заканчивалась. Пока. Ситуацию в корне поменяло одно отдельно взятое утро, о котором я и собираюсь вам поведать. Именно оно и стало для Вулиметра самым тяжким рассветным исключением в его жизни. Тяжким потому, что Вулиметру было тяжело. В самом прямом и конкретным смысле этого слова. Не с похмелья и даже не из-за угрызений совести, а просто потому, что его кто-то давил. Сверху. Горячечное воображение не соображающего спросонья Вулиметра нарисовало ему портрет сестер де Крус, тайком пробравшихся к нему в замок, чтобы навеки сесть к нему на шею, и принц заорал.

На истошный венценосный вопль сбежались все. От друзей до врагов. Друзья – в надежде спасти любимого сюзерена от неизвестного врага, а враги – в надежде застать нелюбимого захватчика престола как можно более мертвым и тут же захватить так вовремя безвременно опустевший королевский трон. Однако, вбежав в покои принца, и те, и другие замерли на пороге, не в силах поверить в открывшееся их глазам зрелище. Из ступора их вывел только жалобный стон Вулиметра, после которого тяжесть с его спины сняли, и принц сам мог лицезреть свалившееся на него нечто. Это было яйцо. Да нет, не поймите меня неправильно, обычное яйцо! Типа куриного. Только большое. Очень. Подданные подозрительно уставились на Вулиметра, и он покраснел.