Азамат Козаев - Ледобой. Круг

– Давно камень тешешь?

Мастер снял с гвоздя кожаный передник и воззрился на меня из-под кустистых бровей.

– Ты гляди, любопытная какая! Да уж давненько. Соседи говорят, скоро сам буду похож на камень.

– Дело у меня к тебе. Важное.

– Сам знаю, что важное. Ко мне по другим не ходят. Рассказывай.

Долго не могла начать, просто не знала как. История необычная, с какого конца ни начни, покажется, будто начало совсем в другом месте.

– Памятник нужен. Большой. Выше меня.

– Можно и памятник изваять. Кому памятник? Ратнику? Гляжу, с мечом плотно знаешься.

– Ну-у… И Ратнику тоже. В общем, как бы это сказать…

– Да уж скажи что-нибудь. – Каменотес отложил в сторону долото и вздохнул. Понял, что начнет не скоро.

– Я должна сама его сделать. – Будто в омут с головой нырнула. – Непременно сама.

– И давно ты, девка, в нашем деле? – Лохматый усмехнулся, разглядывая мои руки. У самого ручищи будто каменные – темные, жилистые и, наверное, жуть какие крепкие. С камнем поведешься, сам станешь ровно камень.

– Честно?

– Ясное дело – честно!

– Ни дня. А только я обязательно должна сама. Понимаешь, сама!

Мастер пожевал ус. Поджал губы под бородой и укоризненно покачал головой:

– Камень, подлец, хитер. Секретов таит не счесть. Знаю много, еще больше не знаю. И жизни не хватит вызнать все. В свое ли дело лезешь, дуреха?

Не-а. Помотала головой. Не в свое. Но надо, обязательно надо.

– Кречетушка, миленький, знаю, что скажешь, но отступать некуда. Кровь из носу, нужно сделать, и сделать должна сама. Непременно сама!

– Пуп развяжется, – буркнул каменотес.

– Держать его, что ли? Пусть развяжется. Сам сказал, что дура. Какой с дуры спрос?

Кречет какое-то время молчал, вертя в руках молот на длинной, потемневшей дубовой рукояти. Потом повел челюстью так, что пышная борода ходуном ушла, и крякнул.

– Дура! Как есть дура! За инструментом пришла?

Лишь кивнула.

– Кувалда и зубило, – пробормотал каменотес оглядываясь. Чуть позади и левее поднял с лавки черное зубило с блестящей кромкой и подал мне. Небольшой молот взял с приступки.

– Правша?

– Да.

– Гляди сюда. – Левой рукой обхватил зубило, пристроил над ним молот и замер. – Вот так, видишь?

Я пожирала глазами руки мастера и запоминала. Так зубило держать, а так – молот.

– Какой камень станешь резать?

Пожала плечами. Что значит «какой»? Крепкий.

– Камень бывает разный. От этого и станешь плясать. Бывает слоистый, бывает зернистый, бывает… Объяснять долго, в двух словах не расскажешь. Поначалу веди осторожно. В осьмушку силы. Погляди, как ведет себя камень. Какой скол, как по сердцевине зубило идет. Если откалываются крупные куски, налегай аккуратней, если камень очень крепкий, иди по маленьким насечкам. Где станешь работать?

Я показала рукой.

– Полдня отсюда.

– Там у нас серый зернистый булыжник, скалы близко… – Кречет напряг память.

– Ага, и в Полоречицких полях очень много камней!

Каменотес вдруг умолк и долго на меня смотрел.

– Сколько живу, впервые такое вижу. Расскажу парням – не поверят!

– А ты не рассказывай. Покажи.

– Что показать?

– В полудне отсюда, на большой поляне у самой дороги. Через какое-то время сам увидишь.

Кречет впервые за все утро улыбнулся. Борода растрескалась, и блеснули ровные зубы.

– И погляжу. Все поняла?

– Ага. Зубило держать так, а молот вот так. – Я показала. – Посмотреть, как ведет себя камень, если откалывается крупно, слоями – не налегать, если скол мелкий и зернистый – вести уверенней, все больше уголком зубила.

– И еще. – Каменотес воздел указательный палец. – Если глыбка уже отколота от материнской скалы, тащи на место смело, если только собираешься откалывать, смотри за наклоном. Не придавило бы ненароком. На скол слей жертвенное подношение. И выбирай камень с узким пояском.

– С чем? – не поняла.

– Поди сюда, – усмехнулся мастер, а когда я подошла, обе руки положил мне на пояс. – Откалывай в самом узком месте. Вот тут. В пояске. Поняла?

Кивнула. Полезла за серебром, и через мгновение блестящий рубль перекочевал в темную ладонь Кречета.

– Наведаюсь через месяц. – Седобровый погрозил мне пальцем. – Не дайте боги, непотребное увижу!

– Все будет хорошо! – улыбнулась. – Тебе не придется краснеть.

– А звать как?

– Верна, – уже в спину бросила я.

Пока болтали о том о сем, торг ожил. Проехала телега, увозившая куда-то несколько выделанных шкур, от которых едко пахло дубильней. Через дорогу перекрикивались каменотесы, всем было интересно узнать, отчего к соседу приходила девка с мечом. Неужели невеста сыскалась для сына? Седобровый сдержанно посоветовал не распускать языки, а заняться делом. Серая лошадка волоком протащила тес для бондаря, доски деревянно гремели друг о друга и подпрыгивали на неровностях. В каждой работной клети, срубленной наподобие двустворчатых ворот, весело кипела жизнь. Бронник резал бычатину для доспеха, гончар черпал глину из корытца позади себя и плюхал все на вертушку, что приводил в движение ногой. И если бы не дело, подолгу останавливалась около каждой мастерской. Раньше все это меня не интересовало, а тут как будто подменили. Может быть, на самом деле подменили, и я уже совсем не та дикая кошка, что фыркала и шипела в рабском загоне Крайра?

– Вот и все, а ты боялся! – весело бросила сторожевому у ворот.

– Потратила? – Вислоусый покачал головой. – Все деньги? Должно быть, сладостей набрала?

– Уж ты бы, конечно, бражки прикупил, – усмехнулась я, вскакивая в седло за воротами.

– Ясное дело! – облизнулся пузан. – И мясца горячего, прямо с вертела. На твое серебро можно было уесться вусмерть. И упиться.

– На вот, – бросила серебро. Вислоусый, даром что необъятен в пузе, сноровисто поймал рубль. – Тут хватит и на бражку и на мясцо.

– Чудно как-то! – крикнул вдогонку сторожевой. Ему пришлось напрячь голос – телеги под лошадями и ослами тянулись в город длинной шумной вереницей. – Серебром разбрасываешься! А все равно спасибо, неправильная девка!

– Будь здоров! Просто на душе хорошо!

Как раз посередине между полуднем и заходом солнца я приехала. Безрод лежал у палатки и наслаждался покоем. К нему понемногу стал возвращаться тот пронизывающий, острый взгляд, от которого еще недавно меня в дрожь бросало. Глядит, будто иглой колет. Жаль, языком еще не ворочает, послушать бы, что скажет. Если разговаривать захочет.

– Я на месте! – громко возвестила, проходя мимо черты.

– И слава богам, – разлыбился Тычок. – Удачно съездила?

– Ага.

– А зачем ездила?

– Во! – Я подняла над головой зубило и молоток.

– Ишь ты! – Старик сбил шапку на затылок. – И для чего?