Азамат Козаев - Ледобой. Круг

– Видел такое разок. – Заломовец нахмурился, припоминая. – В свите саддхута Паграм-Терке, чью галеру мы таскали по морям, состояла особая дружина – пятнадцать мечей, не отходивших от него ни днем ни ночью. Случилась как-то морская схватка, рубились долго, остервенело, но, в конце концов, на галеру хлынули враги. Нам, понятно, все равно, кто кого прирежет, ну и глядели через решетку в полу, как битва идет. Те пятнадцать окружили саддхута, и никто не пробился через это кольцо, трупы уже всю палубу устлали, а через борта все новые лезут. И тут кто-то из отчаянных Паграм-Терке встал над хрипящим врагом и с размаху ка-а-к воткнет пальцы тому в грудь. Какой-то бесшабашный отчаюга попался, без брони. Согласен, чавкает живая плоть весьма отвратительно. Бедолагу даже в воздух поднесло, когда отчаянный потащил сердце наружу – браслет в грудине застрял, кисть не сразу вышла. Ну и сожрал за здорово живешь, на глазах у остальных налетчиков. Те сразу боевой пыл утеряли. Квелые стали, побледнели.

– Меня наизнанку вывернуло, – призналась Верна. – Сижу в луже крови и блюю. Вам, парням, всяко полегче, а мне как в мужское одеяние ни прячься, баба есть баба. Парень из коффов лежит в шаге от меня, руку простер, будто за успокоением, а у самого грудища распахнута, точно зев. Только прикрою глаза, слышу «тюк-тюк-тюк…» – то мечи в тела врубаются, и кровища брызжет во все стороны. Ну и понесло меня наружу…

– Наши едут, – усмехнулся Ворон, показывая рукой на дорогу, что вдруг заклубилась. – Может быть, тоже попробовать? А?

– Ратник в помощь. – Верна отчаянно замотала головой, прогоняя омерзительное видение. – Только без меня. Без меня! Я «переела» крови, меня тошнит…

Истерзанное тело Брюха в лесу… Не вышло бы так, что троица сбежавших душегубов под Срединником – дело рук одного из девяти. С новоявленного женишка станется.

И все же кто они, хранители?..

Триста потеряли пятьдесят воев, тысяча – двести. В обоих случаях дело решили внезапность, отказ от тупого, бессмысленного навала и хорошее знание местности. Однако на все потери истинный князь многозначительно улыбался – возьмут Бубенец, вся остатняя дружина перейдет под новое, то бишь старое начало.

– Их осталось всего ничего, – на ходу пояснял Залом, аршинными шагами меряя двор крепости на пути в дождевую палату. – Тысячи три, не больше. Смекнули братцы-князечки, стянули всех в одно место, не стали больше дружину бить на части.

– Так ведь хорошо же! – крикнул кто-то из парней. – Все в одном месте! И бегать не нужно!

– Дур-рак, страна осталась без охраны, заставы пустуют, приходи кто хочет! – буркнул князь на пороге думной палаты, задержался на мгновение и коротко бросил: – Сотники, ко мне, и… Верна.

– Вылезла дура на люди, – буркнула десятница и поежилась. – Огребай полной мерой!

– Гляди веселей! – сзади хлопнули по плечу. – Твой десяток иной сотни стоит.

– А если попросят сказать что-нибудь умное, прикажешь глазами хлопать?

Сотники буквально занесли в думную палату, а уж там Верна зевать не стала, мигом за спинами потерялась. Не видно и не слышно. Притаилась как мышь, даже дышала вполраза.

– Из города шагу больше не сделают, – убежденно рокотал Залом на всю думную палату. – Ни единого человека братцы-князья далеко больше не отпустят! Это значит лишь одно: город придется брать!

– Стены больно высоки, – задумчиво бросил чубатый кряжистый сотник, прозванный Быком из-за обыкновения выглядывать на собеседника исподлобья. – Народец положим, а город… возьмем вряд ли.

– Осадить? – предложил кто-то из глубины палаты. – Очень уж круто за дело беремся, дров не наломать бы.

– Осадить? – переспросил Залом. – Князья дерутся, у мужиков чубы трещат? Не враги за стенами – свои. Последнее дело свой же народ резать.

– Тогда что? Пригрозить?.. Дескать, добром открывайте, потом хуже будет.

– Братцам чем хуже, тем лучше, – покачал головой Черный Коготь. – Смуту посеют, народ под вилы да топоры поставят. Мол, Залом плохой, всех под корень извести хочет.

– Как пить дать поставят, – согласился Папаша Палица. – Языки длинные, костей нет. Так причешут, что горожане последние рубахи снимут на благое дело.

– Подкопаться под стену?..

– Запрудить ручей?..

– Красный петух?..

Залом упрямо качал головой, отметая одно предложение за другим. Хороша будет победа, если город придется восстанавливать заново, а жителей сгонять на поселение из окрестных деревень, а то и вовсе ждать, пока народятся новые горожане.

Верна, задрав голову, угрюмо таращилась в небо через просветы в каменном своде. Хоть наверху и голубело, но первые звезды уже выкатились в небесный круг и лукаво заглядывали в думную палату. Не первый день и не последний. Вереница закатов и рассветов кажется нескончаемой, а вольница закончится через год. Немного времени удалось выторговать у жениха. Следующим летом придется надеть свадебный наряд и всю оставшуюся жизнь убеждать себя в том, что счастлива безмерно.

Иногда Верна сама себе казалась чудовищем, выродком в человеческой шкуре, ведь ни за что не смогла бы притворяться и глядеть на мир одним глазом, прикрыв другой. Хотя для большинства баб это вовсе не трудность. И сказать по совести, чем плох отчаюга, что ринулся за тобой через море, сунулся под мечи целой дружины и не отступился от соплюхи за долгие годы? Здоровенный, могущественный, вон какую дружину передал в охранение дорогой невесте, чтобы сгоряча не прирезали. А произнесешь его имя… нутро звенит, ровно гусельная струна. Морозно делается, как в зимнюю стужу голяком.

– Постучимся в ворота, попросим открыть, – пожала плечами. Хоть и произнесла вполголоса, однако услышали все. Звонкий голос расколол басовитый мужской гвалт, точно молния синюшное небо.

Вои замерли, будто воды в рот набрали, медленно повернулись и удивленно воззрились на Верну, сидящую на каменной приступке. Даже села, чтобы совсем не стало видно.

– Теплое подложи, – буркнул Залом. – Зад простудишь.

Кто-то перебросил через головы шкуру, и несколько рук буквально вздернули десятницу на вес, пока расстилали на камне овчину.

– Постучимся? Попросим открыть?..

– Ага. Что делать, если хочешь войти в дверь, а там закрыто, лезешь в окно – заколочено, норовишь через крышу – там наглухо забрано досками?

– Знали бы, что делать, здесь не сидели, – прогудел Бык.

– Мне вчера подсказали.

– Ну?! Не томи!

– Постучишься – откроют.

– Сама не понимаешь, что говоришь!

– Мой десяток откроет городские ворота. Нам бы только внутрь попасть. Вы тихонько постучите в ворота, и мы откроем.

Сотники недоверчиво уставились на Верну, она лишь усмехнулась. Три тысячи – это не сто двадцать, а вдруг получится? Вдруг девятеро не уберегут ее, и прости-прощай клятва, данная вчерашней ночью, на рассвете? Ведь есть же предел человеческим силам, должен быть!