Маргит Сандему - Чудовище

Ее молодой провожатый изложил суть ее просьбы. Начальник бросил на нее взгляд из-под кустистых бровей. У Малин мелькнула догадка, что он дома не ладит с женой и поэтому отыгрывается на своих подчиненных в конторе, отчаянно пытаясь навязать им свой авторитет. Она была уверена в том, что он не удовлетворит ее просьбу.

— Я не думаю, что в моем плане реорганизации кладбища имеются какие-то изъяны, — с подчеркнутым сарказмом произнес он. — Мы оставляем в полной неприкосновенности новые могилы и концентрируем свои усилия исключительно на ликвидации старых могил. Согласно моим инструкциям, молодой Вольден начертил новую карту этого участка.

Молодой Вольден кивнул.

Но Малин не собиралась сдаваться.

— Но разве вы не понимаете, что ваш план недолговечен? — сказала она. — Округ Гростенсхольм — я использую старое название — уже больше не деревня, а дачный поселок. И поскольку вами дано разрешение на дальнейшее строительство, здесь будет построено еще множество домов. Через несколько лет все равно придется расширять кладбище. Так что принесение в жертву могил Людей Льда окажется напрасным.

Выражение лица начальника стало кислым, чего наверняка никогда не видела его жена. И откуда только у Малин взялись эти мысли о его властной жене?

Ему явно пришлась не по вкусу критика Малин его творения, но он на всякий случай оставил в стороне вопрос о жилой застройке и сконцентрировался исключительно на кладбищенской проблеме.

— Разве Вольден не объяснил вам, что у нас нет возможности расширить кладбище? Вольден снова кивнул. Малин это взорвало:

— Но ведь есть же, Боже мой, и другие возможности! Почему бы не сделать лесное кладбище? Например, на опушке леса!

— Это слишком далеко от церкви, — неодобрительно заметил начальник. — Это не подходит.

— Но раньше этот вариант подходил, — прошипела в ответ Малин.

Начальник выбрал наихудшую тактику, какую только можно было выбрать по отношению к посетителю. Снова сев за стол, он равнодушно сказал Вольдену:

— Если бумаги, адресованные окружному врачу, готовы, вы можете передать их мне.

— Хорошо, господин Йонсен.

Вольден дал Малин понять, что аудиенция окончена и что она должна следовать за ним. Но Малин не могла удержаться от реплики, адресованной начальнику.

— Сегодня утром она была не в духе? — спросила она.

Она встретила его разъяренно-вопросительный взгляд, так и не поняв, что означал лихорадочный румянец на его щеках — гнев или стыд.

И она увидела, как он наливает себе содовой воды.

Молодой Вольден был просто возмущен, когда они вернулись в канцелярию.

— Фрекен Кристерсдаттер, вы вели себя слишком…

— Мне хотелось бы взглянуть на ваш план. И вообще вам не следует так поджимать губы, это вам не идет, вы становитесь похожим на господина Йонсена.

Вид у Вольдена был испуганный: ему явно не хотелось, чтобы другие слышали их разговор.

— У меня нет при себе этого плана, — пробормотал он.

Наклонив голову, она посмотрела на него.

— Собственно, у вас есть все, чтобы выглядеть привлекательным, — критически заметила она. — Но угодливая чиновничья мина, которую вы напускаете на себя, делает вас похожим на жеманную старую деву, за которую вы наверняка принимаете меня.

Над его головой нависло грозовое небо. Унижать кого-то было совершенно не в стиле Малин, но, поскольку эти двое мужчин так круто с ней обошлись, она не считала нужным выбирать слова.

Ей было теперь двадцать восемь лет, и ей казалось, что она может говорить подобные вещи такому непочтительному щенку, как Вольден. Щенок есть щенок… Ему тоже было уже под тридцать, но он вел себя, как настоящая канцелярская крыса.

— Хорошо, если у вас нет при себе плана, — продолжала она, — мне хотелось бы, чтобы вы показали мне то место, где вы собираетесь совершить вандализм…

— Место на кладбище? — испуганно произнес он.

— Да, конечно, где же еще? Ваш рабочий день наверняка уже подходит к концу, и у вас есть время, чтобы прогуляться со мной туда, прежде чем идти домой. Ваша жена сможет подождать четверть часа.

— Я не женат, — смущенно произнес он. — И мне совсем не хочется попадать в ваши сети.

Малин повернулась и направилась к двери.

— Хорошо, — сказала она напоследок, — тогда мы обратимся к знакомому адвокату из Верховного суда, который всегда помогал нашей семье в подобных обстоятельствах.

Это была чистейшей воды ложь, поскольку Люди Льда давно уже не имели заступников.

Но слова ее и на этот раз произвели впечатление.

— Ну, хорошо, — сказал он, — я покажу вам кладбище. Только затем, чтобы убедить вас, что другого решения быть не может.

— Прекрасно, — сказала Малин. И она вышла вместе с ним, не имея ни малейших представлений о том, как ей вести себя.

От коммунального правления до церкви было совсем близко, но этот путь показался им длинным из-за того гнетущего настроения, в котором оба они пребывали, идя рядом.

Они почти не разговаривали.

Точнее говоря, они не сказали друг другу ни слова.

Малин избегала смотреть на Вольдена, заметив только, что он высок и хорошо — если не сказать богато — одет. Но ведь государственные или коммунальные чиновники никогда не отличались изысканными манерами: зажав в кулаке перчатки — а руки у него, кстати, были изящными и жилистыми, — он просто несся вперед, так что на его три шага приходилось ее два. Да, он был не особенно вежлив.

Вольден, в свою очередь, был раздражен и возмущен поведением этой бабенки, нежданно-негаданно ворвавшейся в его жизнь. Подумать только, какой прекрасный план переустройства кладбища — хотя это и был план Йонсена, — начерченный им, Вольденом! Он всегда так превосходно чертил планы, его всегда хвалили!

И что ей дались эти старые могилы! Сентиментальный вздор!

Но одна неприятная мысль все же маячила у него в мозгу. Мысль о защите памятников культуры. Хотя какое отношение к культуре имело кладбище с могилами ничего не значащего рода?

Какая нелепость!

Он тайком бросил взгляд на шагавшую рядом с ним молодую женщину. Внешне она ничего особенного из себя не представляла, такие лица моментально забывались. Но она была необычайно аккуратно и тщательно одета, во всем чувствовался большой вкус, он обратил на это внимание еще в коммунальном правлении. О Людях Льда он знал только понаслышке. Говорили, что у них была какая-то особенная история, но подробностей он не знал. И теперь они жили на Липовой аллее, ведя очень замкнутую жизнь и почти ни с кем не общаясь. И все потому, что в доме у них жил уродливый ребенок, которого не мешало бы держать под замком, потому что он был опасен для окружающих. Но они поручились за него, сказав, что будут следить, чтобы он ничего не натворил.