Маргит Сандему - Последний из рыцарей

«Трусливая ложь, — подумал он. — Как она только оказалась у меня на языке? Такая ложь легко слетает с губ неожиданно и ей невозможно противиться».

Марина дрожала, как натянутая струна.

— Но теперь мы решили иначе, — продолжал он, невольно расплываясь в счастливой улыбке. — Мы с твоей мамой поженимся, как только наш пастор вернется из Копенгагена.

Он заметил, что Марина напряглась еще больше, и положил руку на ручку ее кресла, не смея прикоснуться к ней самой.

— А потом я повезу твою маму в Норвегию, где ее вылечат.

Марина подняла на него глаза — она знала все.

— Мама никогда не поправится, — прошептала она. — Мама умрет. Я это знаю, так говорили камеристки в Копенгагене.

Тристан мысленно проклял все длинные языки на свете.

— Нет, мы поедем к человеку, который умеет исцелять болезни. Но если мы с твоей мамой поженимся, ты станешь, все равно, что моей дочерью, и потому этот дом будет принадлежать тебе.

— А где будете жить вы, дядя Тристан?

— Я? Я буду жить здесь, пока ты не вырастешь и не станешь самостоятельной. А тогда я уеду… Куда-нибудь далеко…

Да, теперь это стало ясно. Он, Тристан, которому на роду было написано быть несчастным, не останется в Габриэльсхюсе без Брониславы. Ребенка Марины, которого они выдадут за своего, он оставит на попечение уже взрослой Марины, рассказав ей правду. Тогда она, очевидно, будет уже замужем. А если и нет, если она по-прежнему будет бояться мужчин, она успеет привязаться к ребенку и с радостью примет на себя заботу о нем.

Тристан погрузился в свои наивные мечты, отказываясь смотреть правде в глаза. Его вернул к действительности острожный голос Марины:

— Вы поедете искать святой Грааль?

— Что искать?

В памяти у него всплыли сказанные им в разговоре слова: А тогда я уеду… Куда-нибудь далеко…

— Святой Грааль. — Он улыбнулся. — Что ты имеешь в виду?

— Мама всегда говорит, что вы рыцарь Грааля.

«Нет, нет, только не я», — мысленно воскликнул он. Но ему не хотелось пугать Марину, тем более сейчас, когда он увидел робкое восхищение, мелькнувшее у нее в глазах.

— Не думаю, чтобы я был достоин такого звания, — сказал он и встал. — Значит, ты не против, чтобы я попросил руки твоей мамы и стал тебе отцом?

Марина посмотрела ему в глаза. Первый раз ее глаза не бегали испуганно, уходя от его взгляда.

— Я не против. Хорошо, чтобы вы были моим отцом. Я вас считаю рыцарем, мне всегда казалось, что вы похожи на рыцаря.

«Конечно, меня можно не бояться», — с горечью подумал он.

Но тут Марину снова охватил страх.

— Только вы не должны обижать маму… как ее обижал мой отец. Вы не должны ее бить!

— Настоящий рыцарь никогда не бьет женщину, — серьезно сказал Тристан. — Да и как бы я мог ударить твою маму, ведь я ее очень люблю!

В глазах Марины засветилась улыбка, в душе впервые за долгое время наступил покой. Тристан отпустил ее. Им обоим стало легче после этого разговора.

Прошла неделя. Тристан заметил, что какое-то внутреннее напряжение ни на минуту не отпускает его. Внешне он держался спокойно, но обмануть самого себя не мог. Он ходил, стиснув зубы и сжав кулаки, — даже сон не давал ему отдыха, и он вставал разбитый, ощущая боль в мышцах. Страх за Хильдегард не отпускал его ни на минуту.

Хильдегард была очень слаба. И до сих пор никто еще не поговорил с Мариной, не подготовил несчастную девочку к тому, что ее ожидает. Все были растеряны и охвачены тревогой.

Однажды днем, когда Тристан сидел у Хильдегард — наедине он называл ее теперь Брониславой — внизу послышался какой-то шум. Дворецкий Мусгорд открыл парадную дверь. Громкие голоса, шаги…

Тристан и Хильдегард с удивлением переглянулись.

Чей-то звонкий голос возмущенно проговорил:

— Что я вижу? Светлый, прекрасный Габриэльсхюс, дом моих дедушки и бабушки, превращен в могильный склеп! Почему у вас задернуты все гардины? Почему вы не говорите, а шепчете? Где Тристан! Как это все понимать?

Тристан в страхе взглянул на Хильдегард:

— Виллему! Моя шведская кузина! Господи, как она здесь оказалась?

Он встал, тем временем Мусгорд взбежал по лестнице и распахнул двери спальни.

— Прибыли фру Виллему и господин Доминик, сударь. И с ними… с ними… Даже не знаю, как его назвать, господин Тристан! То ли зверь, то ли человек…

Тристан никогда не видел своего дворецкого таким взволнованным.

— Прости, я сейчас вернусь, — сказал он Хильдегард и спустился вниз.

В холле Виллему уже раздвигала тяжелые гардины. (Тристан только сейчас заметил, насколько мрачно стал выглядеть дом в последнее время.) Рядом с Виллему стоял хмурый Доминик. В дверях виднелся еще чей-то силуэт…

«Господи!» Тристан выдохнул из груди весь воздух. — Этот человек был, несомненно, отмечен проклятьем Людей Льда. Если это и есть наш неизвестный родственник, меня не удивляет, что он был не в ладах с законом. Но зачем они привезли его сюда?»

Он со страхом смотрел на нежданных гостей.

Габриэльсхюс как будто очнулся после долгого оцепенения. Виллему вдохнула в него новую жизнь. Слуги оживились и весело взялись за приготовление праздничного обеда, достойного высоких гостей, собаки носились по всему дому и путались под ногами, даже Марина покинула свое укрытие и смотрела на приехавших с галереи верхнего этажа.

Присутствие Ульвхедина смущало всех. Никто не знал, кто он и зачем приехал сюда. Сам же он медленно ходил по дому и его продолговатые, косо посаженные глаза с удивлением озирали красивое убранство дома. Слуги испуганно расступались перед Ульвхедином, и лишь собаки с любопытством принюхивались к нему.

Тристан, не скрывая удивления, поздоровался с гостями. Наконец он решился пригласить всех наверх, чтобы познакомить с Хильдегард.

— Это и есть герцогиня? — живо спросила Виллему.

Тристан кивнул, не смея смотреть на великана, который поднимался следом за ними по лестнице. Каким тяжким может оказаться проклятье Людей Льда, думал он. Великан внушал ужас, и вместе с тем в нем было какое-то необъяснимое обаяние.

Хильдегард растерялась. Правда, она слишком долго вращалась в свете и умела скрывать свои чувства. Она извинилась перед гостями за то, что не может встать, и выразила надежду, что они согласятся посидеть с ней, чтобы она могла поближе с ними познакомиться.

Она сразу нашла в Доминике родственную душу: он, в прошлом придворный, тоже обладал утонченными манерами, а также отличался врожденным тактом.

Виллему и Ульвхедину, отмеченным печатью Людей Льда, светская беседа давалась труднее.

— Ну, рассказывайте, что у вас случилось! — бесцеремонно потребовала Виллему. — А потом узнаете нашу историю.

Тристан и Хильдегард переглянулись. Чуть заметно она кивнула ему. И Тристан рассказал гостям все: и о трагическом браке Хильдегард, и о ее болезни, и о том, что случилось с Мариной. Сама Марина не присутствовала при этом разговоре — Тристан видел, как она прогуливается по парку со своей любимой собакой.